Книга Гринвичский меридиан - Жан Эшноз

Подзорная труба Гутмана была недостаточно мощной, чтобы он мог разглядеть сцену во всех деталях. Он приказал капитану подойти к острову лишь после того, как увидел победоносную фигуру офицера в обрамлении оконной рамы, точно парадный поясной портрет. На пляже его ждал Бак.

— Там их было всего двое, — доложил он, помогая Гутману выгрузить на берег его центнер веса, — я разослал людей обыскать окрестности, чтобы найти Кейна и остальных, если таковые имеются.

— Может, им удалось сбежать? Вы нашли свои документы?

— Я осмотрел верхнее помещение, там нет ничего интересного.

— Но есть еще и подвалы, — изрек Гутман, воздев палец.

— Для этого я ждал вас. А пока что велел забаррикадировать все люки, на случай если кто-то сидит внутри.

— Хорошая мысль, — одобрил Гутман, — но теперь у нас полно времени.

Он громко пыхтел на ходу. Вокруг валялись трупы наемников, застывшие в самых разнообразных позах. Гутман и Бак обходили их стороной.

Пока уцелевшие солдаты прочесывали остров в поисках новых мишеней, их пострадавшие собратья сбились на первом этаже здания, перевязывая раны и болтая; они сидели вокруг молоденькой пальмы, чьи листья и ствол, и без того черные от смазки, теперь украсились вдобавок шальными пулями и порезами, которые превратили деревце в элемент городского, где-то даже индустриального, пейзажа, почти лишив его растительной сущности.

Гутман отказался карабкаться на второй этаж по лестнице. Бак собрал здоровых солдат и велел им соорудить нечто вроде лебедки на талях, с помощью которой толстяка и доставили наверх. Войдя в зал, Гутман наклонился и стал разглядывать трупы.

— Вы их знали?

— Не так чтобы очень, — ответил Бак. — Однажды, лет пять-шесть назад, работал с ними вместе.

— Ну, сегодня вы тоже с ними поработали, — ухмыльнулся Гутман.

— Можно и так сказать, — ответил Бак.

Гутман отошел от мертвецов.

— Надо бы прибрать здесь.

Бак дотащил Джозефа и Тристано до двери и выбросил вниз; при падении они получили множественные переломы, правда, посмертно. Гутман неторопливо обходил зал, осматривая мебель, приподнимая драпировки, перелистывая бумаги, ощупывая проваленные кресла. Одно из них выглядело довольно солидно, и он повалился в него. Кресло чуть заметно вздрогнуло под этим анатомическим напором. Гутман немного поерзал, словно прилаживал кресло по фигуре, и замер, прикрыв глаза.

— Ну, что теперь? — спросил Бак.

— Торопиться некуда, — сказал толстяк. — Ох, до чего же хорошо дома!

Однако Байрон Кейн, находившийся в шести метрах под ним, так не думал.

31

— Значит, новый паззл — это вы? — спросил изобретатель, открыв глаза.

Они проспали ночь на полу возле его машины, завернувшись каждый в свое одеяло, на расстоянии полуметра друг от друга; эта нейтральная полоса заменила им меч или ягненка — гарантов средневековой непорочности. Устраиваясь накануне вечером на ночлег, и Вера, и Кейн, разумеется, мысленно прикинули, что может подумать другой о возможности сексуальной связи между ними. Всецело поглощенные воображаемой картиной этих отношений, они как-то позабыли воплотить их в реальность; каждый решил предоставить инициативу соседу. Результатом явились только тщетные умозрительные построения и ничего больше. Замурованные в собственных телах, они ограничили их смутным взаимным вожделением, а потом и вовсе заснули оба, каждый в своей сторонке и своим сном, таким крепким, что его не нарушило даже ночное вторжение Рассела. Проснулись они довольно рано, как раз перед высадкой наемников.

— Мне приснился сон, — сказал Кейн, открыв глаза. — Трудноописуемый.

Он нашарил спички, зажег свечу и взглянул на Веру. Она лежала на боку, лицом к нему, с широко раскрытыми глазами. Кейн слегка приподнялся, сунул руки под спину и размял поясницу, потом снова лег и завозился под одеялом. Ему совсем не хотелось вставать.

— Так что это за сон? — спросила Вера.

И тут наверху, над ними, грянул бой: оглушительно, непрерывно и ожесточенно застрочили автоматы, им отвечало эхо других выстрелов, казалось, более отдаленных и еще более многочисленных. Кейн вскочил на ноги с энергией, совершенно неожиданной для человека, целиком состоявшего из самокопания, ложных симптомов и надуманных страхов.

— Ну-ка, помогите мне, быстро!

И пока над их головами расцветали децибелы, все более мощные и упорные, они собрали у двери, ведущей к трапу на первый этаж, все увесистые и тяжелые предметы, найденные в подвале, — иными словами, не так уж много: несколько балок, кирпичи и ящики с личными вещами Кейна. К удивлению Веры, изобретатель торопливо повыдергал провода, соединявшие его машину с черным кубиком на полу, и сбросил вниз, точно верхнюю часть спиленного ствола, высокий, грузный цилиндр древовидной формы, чьи разнокалиберные ветви скрутились и треснули при падении. Кейн пинками сбил уцелевшие отростки, еще торчавшие из боков аппарата, и они с трудом подкатили чугунную громадину к двери, окончательно заблокировав ее.

Сооруженная баррикада слегка приглушала внешний, все нарастающий грохот; выстрелы и разрывы сливались в одно неумолчное крещендо, которое тем не менее могло прерваться в любую минуту. Груда предметов, заваливших дверь, свела к минимуму звуковой объем сражения, превратив его в фоновую музыку. Вера и Кейн снова улеглись под свои одеяла, на сей раз почти рядом, но все-таки не совсем: неожиданные обстоятельства внезапно сблизили их, хотя пока еще не заставили слиться в объятии. Кейн сходил в чулан за сигаретами и опять лег возле Веры.

— Пускай сами там разбираются, — сказал он, — хотите сигарету? Нам совершенно незачем вмешиваться в их дела. Когда они перестреляют друг друга, мы попробуем выйти и договориться с победителями, если таковые останутся. Это «Честерфилд» — может, вы их не любите?

Он был разговорчив и оживлен. Казалось, сложившаяся ситуация зарядила его бодростью. Он предложил Вере, пока суд да дело, выслушать рассказ о его жизни.

— Но... вы уже вчера... — заметила она.

— Да, но я еще не все сказал.

И он изложил ей свою биографию. Перед Верой снова в хронологическом порядке продефилировали набережные Патапско, дядин дом в предместье Балтимора, ферма другого дяди в пятистах километрах к югу, между Флоренсом и Хемлетом, профиль некоей Ширли, регулярные свидания с ней между тринадцатью и шестнадцатью годами, белое кожаное заднее сиденье одной из пяти машин отца Ширли, который, кстати, был компаньоном третьего дяди в правлении завода синтетического клея. Похоже, у Байрона Кейна были в родне одни дядюшки.

Затем последовало описание коридора в университете, где некий Ремингтон Ремингтон познакомил его с Кэтлин, что очень скоро привело к свадьбе, но об этом он уже рассказывал, а потом к бурным скандалам с криками и бессонными ночами, с попреками и битьем посуды, от которых у него сохранилось лишь одно воспоминание, правда, довольно яркое: Кэтлин судорожно запихивает чемоданы в багажник такси. Далее пошли мрачные воспоминания о бритвах, алкоголе и электричестве и еще один эпизод, тоже мрачный, но более смутный и запутанный, чем предыдущие, а главное, еще более тревожный, в результате которого изобретателя на семь месяцев упекли в палату клиники, расположенной в сельской, но, как ни странно, нефтеносной местности, сплошь утыканной вышками и огородными пугалами, где-то между Ойл-Сити и Алтуной. Семь долгих месяцев, полных смертельной скуки, нефтяной вони и запаха транквилизаторов; двести дней, утопивших его мысли в химии и осчастлививших его визитами Кэтлин (раз в две недели), которая на самом деле так и не решилась бросить его по-настоящему, — визитами, проходившими на лавочке в парке клиники, насквозь провонявшем нефтью, куда он приходил в пижаме, и так все семь месяцев.