Книга Адская Кухня - Джеффри Дивер

Пеллэм записал название юридической конторы и адрес.

— Знаете, у Роджера есть и хорошие черты, — вдруг сказала Джоли. — Он жертвует деньги благотворительным организациям.

Как, говорят, и некоторые серийные убийцы. По крайней мере, те, кому требуется полное списание со счетов.

Взяв со столика бокал Пеллэма, Джоли отпила из него. Ее собственный уже был пустой.

— То, что вы только что мне рассказали, может дорого обойтись вашему мужу, — заметил Пеллэм. — Впрочем, как и вам.

— Мне?

— Я имею в виду развод. Разве вы не собираетесь получить от вашего мужа какое-то содержание, алименты?

Смех.

— Дорогой мой Джон Пеллэм, а вы ведь действительно платите налоги, признайтесь! Скажем так: я о себе позаботилась. Что бы ни произошло с Роджером, меня в финансовом плане это никак не затронет.

Пеллэм посмотрел на ее упругую, загорелую кожу. Восемь месяцев. Чертовски долгий срок.

— Выпьем за другое время и другое место, — сказала Джоли, поднимая бокал.

Пеллэм постоял у окна, глядя на ярко освещенные здания Манхэттена, затем шагнул к двери; а за стеклом его ангел также развернулся и, опустив призрачные руки, растаял в ночной темноте над городом.

Пламя взлетает вниз, а не вверх.

Пламя поднимается, а не опускается.

Сынок долго смотрел на план города.

Пожар в госпитале получился хорошим, но не отличным. Поблизости от места возгорания оказалось слишком много бдительных добропорядочных граждан. Слишком много полицейских, слишком много пожарных. Повсюду сующих свой нос. Готовых позвонить в службу спасения. Готовых направить на огонь пену двуокиси углерода из огнетушителей.

Все отнеслись к пожару слишком серьезно, мать их.

Кроме того, Сынок был рассеян — его мысли были поглощены этим Пеллэмом, антихристом в обличье ковбоя. Ему казалось, он видит его повсюду. В темных переулках, в укромных закутках. Он пришел, чтобы забрать Сынка с собой…

«Вот почему я потею. Вот почему у меня трясутся руки.»

Сынок взмок от пота, катившегося по лбу градинами. Его длинные волосы, обычно светло-лимонные, потемнели от скопившейся в них влаги. Дыхание вырывалось учащенно, с трудом, и время от времени изо рта розовым угрем высовывался язык, облизывавший пересохший пергамент губ.

Следующим в списке стоял кинотеатр. Сынок долго колебался, какой ему сжечь: заведение для извращенцев, в котором крутят порнофильмы, или обычный кинотеатр. В конце концов он остановился на обычном.

Однако, первым делом ему надо было пополнить запасы. Поджигателям приходится гораздо легче, чем террористам, взрывающим бомбы и отстреливающим прохожих из снайперской винтовки, поскольку орудия их ремесла совершенно законны. И, тем не менее, им приходится соблюдать осторожность. Поэтому Сынок постоянно менял места, где закупал составляющие части своих зажигательных бомб, и никогда не показывался на одной и той же заправочной станции чаще одного раза в месяц. Но в Манхэттене на удивление мало заправок — они находятся по большей части в Нью-Джерси или на Лонг-Айленде — а, поскольку у него не было машины, он мог покупать бензин только на тех станциях, до которых можно было дойти пешком от его квартиры.

Сейчас Сынок направлялся в Ист-Вилледж, на бензозаправку, которой уже не пользовался больше года. Дорога была дальняя, а обратно она станет еще более тяжелой, потому что ему придется тащить пять галлонов бензина. Но Сынок опасался искушать судьбу, покупая горючее ближе к дому.

По пути он прикидывал, сколько банок его фирменного состава потребуется на кинотеатр.

Вероятно, всего одна.

Иногда Сынок часами бродил вокруг здания, пытаясь решить, как сжечь его наиболее эффективно. Он был очень худой, нездорово худой, и когда он садился на корточки перед зданием центрального железнодорожного вокзала, играя в игру «сколько банок», прохожие бросали ему под ноги монетки, принимая его за бездомного попрошайку, больного СПИДом, или просто думая: «Этот парень чертовски отощал», а при этом у него в кармане лежала тысяча долларов наличными, он находился в пике физической формы и просто сидел на бордюре, давая волю своей фантазии и с наслаждением подсчитывая, как спалить это вычурное здание, устроив минимальное количество поджогов.

В конце концов Сынок пришел к выводу, что на центральный вокзал потребуется семь банок.

На Рокфеллеровский центр[51]— шестнадцать. На небоскреб «Эмпайр-стейт билдинг» хватит всего четырех. На башни-близнецы Всемирного торгового центра потребовалось бы по пять банок на каждую (но эти сумасшедшие арабы все испортили).

Поравнявшись с заправочной станцией, Сынок с беззаботным видом прошел мимо, тщательно высматривая, нет ли поблизости полицейских или пожарных. В последнее время улицы рядом с заправками стали патрулировать полицейские машины. Но здесь все было спокойно. Сынок вернулся к станции и прошел к самой дальней от кассира бензоколонке. Отвинтив крышку, он начал наполнять канистру.

Сладковатый запах бензина вызвал у него много восхитительных воспоминаний.

В первый же час своего самого первого приезда в Нью-Йорк Сынок понял, что в этом городе он будет жить и здесь умрет. Нью-Йорк! Разве можно жить где-либо в другом месте? Асфальтовое покрытие улиц раскалялось под солнцем, испарения словно дым поднимались над тысячами люков, здания сгорали ежедневно, и никто, похоже, не придавал этому особого значения. Это был единственный город в мире, где можно было поджечь мусорные контейнеры, машины или брошенные дома, а прохожие только мельком глядели на пожар и шли своей дорогой, как будто пламя являлось лишь естественной составляющей городского ландшафта.

Сынок приехал в Нью-Йорк после того, как освободился из подростковой колонии. Некоторое время он работал в офисах — курьером, рассыльным, секретарем. Но на каждый час, проведенный на работе или в кабинете сотрудника полиции, осуществляющего надзор за условно-досрочно освобожденными, Сынок тратил два часа, оттачивая свое ремесло, выполняя заказы домовладельцев, подрядчиков и иногда даже мафии. Солярка, природный газ, нитраты, лигроин, ацетон. И его собственная смесь, изобретенная самим Сынком, виртуально запатентованная, которую он обожал так, как Бах любил клавиши своего органа.

Адская смесь. Огонь, который целует человеческую кожу и не отпускает ее.

В первые годы жизни в Нью-Йорке, когда Сынок обосновался в Вест-Сайде, он не был таким одиноким, как сейчас. Он встречался с людьми на работе и даже назначал свидания девушкам. Но вскоре люди ему надоели. Свидания быстро становились скучными, и уже через несколько часов обе стороны объединяло лишь настойчивое стремление поскорее избавиться друг от друга. Во время посещений ресторанов Сынок смотрел не столько в глаза своим спутницам, сколько на пламя свечей.