Книга Счастливчик - Майкл Джей Фокс

ещё до того, как слетели с языка. Говорил ли я их когда-нибудь Трейси? — Я просто хочу воспользоваться шансом. Эта сделка даёт возможность зайти ни с чем с одной стороны туннеля и выйти с другой, сжимая что-нибудь в руках. Так что я в деле.

СКВОЗЬ МУТНОЕ СТЕКЛО

Лос-Анджелес — Нью-Йорк, весна-лето 1992.

В дни подготовки к «Ради любви или денег»[57], первому моему фильму для «Юнивёрсал» (подобию «Секрета моего успеха») я занялся другими делами, по личной части и по рабочей. Мы с Трейси и Сэмом полетели в Калифорнию (у нас до сих про есть там дом, на всякий случай), чтобы я мог заняться режиссурой эпизода «Бруклинского моста» для моего старого друга и наставника по «Семейным узам», Гэри Голдберга. С тех пор, как я снял эпизод «Баек из склепа», прошёл год, так что я мигом ухватился за предложение Гэри: режиссура переставала быть интересной подработкой, давая возможность для дальнейшей карьеры. В добавок к этой работе, в попытке отвлечься от проблем со здоровьем и небольшой потери в весе, я с маниакальной одержимостью занялся фитнесом.

Мало того, что мой инструктор-сержант каждый день в четыре утра стучался в дверь, чтобы вывести меня на пробежку вокруг кампуса Калифорнийского университета Лос-Анджелеса или вверх-вниз по ступенькам трибуны «Дрейк Стэйдиум» перед тем, как загнать мою задницу в гараж на изматывающую получасовую тренировку с железом — таков был его режим, так мне ещё приходилось питаться порциями, способными заморить и хомяка. Но это только пол беды: сокращение потребления алкоголя до одного раза в неделю — вот что было настоящей пыткой.

До того, не представляя, чем я вообще на хрен занимался, теперь я осознал, что начал входить в третью стадию модели Элизабет Кюблер-Росс по борьбе с утратой — после «отрицания» и «гнева» на горизонте замаячил «торг». Хотя я ещё не до конца осознавал, что Паркинсон захватил моё тело, сама жизнь и интуиция приказали жёстко начать устанавливать контроль во всех областях, в каких это ещё возможно. Если БП собиралась лишить меня возможности работать перед камерой в качестве актёра, значит надо застолбить для себя местечко позади неё в качестве режиссёра. И если нужно было взять гарантированный чек от «Юнивёрсал», чтобы покрыть возможные финансовые потери, то я готов был пойти на это даже ценой творческой свободы.

Что касается фитнеса, то я считал, что эта добровольно взятая на себя нагрузка укрепит мои позиции по двум фронтам. Я убедил себя, что закалка, выносливость и повышенная физическая стойкость должны каким-то образом послужить оплотом на пути неврологической эрозии. А ещё это нужно было для отвода глаз. Даже при дальнейшем развитии болезни, те, кто не знал о моём истинном положении, принимали бы мой улучшенный внешний вид, как доказательство того, что я был здоровее, чем есть на самом деле.

Для некоторых употребление алкоголя всего раз в неделю — не такое уж тяжёлое испытание, они, возможно, даже не задумываются об этом. У меня же возникли трудности с выполнением этой дисциплины. Как-то раз, попивая холодное пиво с моим агентом Питом Бенедеком, наблюдая как «Редскинс» громят «Биллс» на Супербоуле, я изложил ему суть этой проблемы, поймав себя на том, что говорю, как пьяница:

— Хорошо, что у меня нет проблем с алкоголем, — признался я. — А то сомневаюсь, что смог бы когда-нибудь бросить пить.

Вообще-то, чтобы преуспеть на алкогольной стезе, мне пришлось положить на это немало сил и упорства. По факту, пьянство никогда не было моей сильной стороной. Я был некрупным и очень быстро пьянел. Просто для поднятия бокалов всегда находилась причина. В конце 70-х это был юношеский бунт. Выпивка была противодействием самосознанию, поглощающему во мне эксцентричного подростка, пытающегося найти своё место в этом мире. Затем в 80-х, поскольку масштабы моих достижений превысили все самые дикие фантазии, алкоголь (весь бесплатный «Мусхед») стал неотъемлемой частью якобы победной вечеринки длинною в десять лет.

Я написал «якобы», потому что вполне возможно глубинной целью этих празднований было желание прогнать чувство страха и ощущение того, что я всего этого не достоин. Но внешне я этого не показывал, иначе чем бы обернулись для меня 80-е, если бы во главе всего стоял отказ? Я сидел, крепко вцепившись в сук на вершине высокого дуба с бутылкой шампанского и распевая «Мы чемпионы» вместе с сотней верных товарищей. И кроме редких дней, когда по утру в голове копошилась армия огненных муравьёв, — не было никаких других последствий. Все знали, кто я и как много я работаю — таков уж Майк, ему тоже нужно выпускать пар. Фраза «я был пьян» — стала дежурной на все случаи жизни.

Когда 80-е уступили место 90-м, моя брак с Трейси, относящейся к типу людей «бокал шардоне за ужином» (не помню, чтобы когда-нибудь видел её пьяной), привёл к добровольному отказу от спиртного. Я был готов принять более спокойную жизнь. Мои дни, регулярно проводимые за кулисами рок-концертов и в ВИП-ложах нью-йоркских ночных клубов, подошли к концу. Я рад был поменять попойки с корешами на время с женой, а позже — и с нашим малышом. Пусть мой новый образ жизни определённо стал менее социальным, но в нём всё-таки осталось место для выпивки.

Будучи и так опьянённым Трейси, я редко когда просто так выпивал бокал вина или пару бокалов за ужином. Будто подписываясь под её убеждением, что главная цель выпивки — сам процесс, а не опьянение. И всё равно по случаю позволял себе выпить, например, во время путешествий, и даже пойти в загул, если съёмки фильма проходили на выезде. Но в целом я был в завязке и не плохо себя при этом чувствовал… по крайней мере до тех пор, пока дверь бара оставалась чуть приоткрытой.

В 1991 с вынесением диагноза, произошёл очередной сдвиг в моих отношениях с алкоголем. С 80-х его количество всё ещё потихоньку уменьшалось, но его предназначение претерпело жуткие изменения. Где-то в глубине души я всегда знал, что вся роль алкоголя — заполнение пустот, маскируя необходимость быть чем-то большим, чем я уже был. Сейчас же без притворного празднования, без товарищества, служивших ширмой для злоупотребления, я жаждал алкоголя, как прямого средства побега от своего положения. Пил без удовольствия, в одиночестве, только, чтобы дистанцироваться как можно дальше. Теперь алкоголь стал лекарством для души и помогал уединиться.

* * *

Мы вернулись в Нью-Йорк в начале весны 1992. Трейси была занята в новом спектакле Нила