Книга Игра на одевание - Алексей Викторович Макеев

подозреваемых часто. Но «бывшие дети», даже приемные, – уже перебор.

– Мне казалось, – Крячко говорил невозмутимо, – Адам и Ева виноваты в равной степени. Он ведь тоже…

– Не устоял перед искушением, верно? Но все же, мне кажется, поддаться искушению не то же самое, что поверить змию, который говорит устами Сатаны. Знаете, Зигмунд Фрейд в работе «Воспоминания Леонардо да Винчи о раннем детстве» пишет, что за жадную и неустанную жажду исследования художника прозвали итальянским Фаустом? Фауст заключает договор с дьяволом, потому что хочет познать «все действия, все тайны, всю мира внутреннюю связь». Как и Фауст, да Винчи сначала занялся изучением оптики, ботаники, зоологии и анатомии с утилитарной целью. Он просто хотел рисовать как можно реалистичнее. Но очень скоро с пытливым восхищением погрузился в стоящие за ними тайны мироздания. И даже попытался воссоздать венец творения. Основываясь на своем «Витрувианском человеке», он создал робота-рыцаря, запрограммированного садиться и вставать, приподниматься, двигать руками, челюстью, шеей.

Сидя в кресле, Крячко изучал корешки книг на стеллаже напротив: «История древней медицины», «Красная книга из Хергеста», «Медицина в Средневековье», «Возвращение Фабрицио», «Голое Средневековье. Жизнь, смерть и искусство в Средние века», «Апокалипсис Средневековья», «100 рассказов из истории медицины. Величайшие открытия, подвиги и преступления во имя вашего здоровья и долголетия», «Праведный палач. Жизнь, смерть, честь и позор в XVI веке», «Валлийское Средневековье: врачи из Миддвай», «Хроники испанки: ошеломляющее исследование самой смертоносной эпидемии гриппа, унесшей 100 миллионов жизней», «История крови: от первобытных ритуалов к научным открытиям», «Криминальное Средневековье». Здесь были потертые кожаные переплеты с золотыми тиснением и обрезом и совсем новые, очевидно, присланные авторами в подарок книги. Полковник искал среди них что-то связанное с темой средневековых театров и шутов. Однако ничего подобного здесь не было. Зато дистиллированного женоненавистничества, которое он не раз встречал в убийцах своих подруг или незнакомок, в Баршае было хоть отбавляй.

– Лейб Давидович, по-вашему, мужчина, в отличие от женщины, идет на поводу у зла ради созидания?

– Более того, зло, творимое мужчиной, чтобы в полной мере почувствовать великолепие мира, в итоге не менее созидательно, чем добро. В той же работе о да Винчи Фрейд пишет, что чрезмерное влечение таких натур состоит не в любовном интересе, но любознательности. Она развивается в детстве и поначалу усиливается за счет сексуальной энергии, а со временем заменяет часть сексуальной жизни.

– Я не специалист ни в учении Фрейда, ни тем более в наследии Леонардо, но, насколько помню студенческие времена, – Крячко простовато улыбнулся, – Фрейд считал, что сублимация характерна для представителей обоих полов.

– И то, кем создано большинство произведений искусства и сделано большинство научных открытий, доказывает, что он просто пожалел слабый пол. Только мужчина способен, как Леонардо, в полной мере заменить любовь исследовательской работой, то есть грех – созиданием.

– Иными словами, попробуй Адам запретный плод один, он бы построил рай на земле?

– Скорее землю в раю. Застроил самый сад Господень потрясающими зданиями, сделал выдающиеся открытия относительно местных флоры и фауны, создал прекрасную музыку и картины. Женские достижения в аналогичной ситуации, – Баршай снисходительно улыбнулся, – были бы куда скромнее. Печально, что из-за женщин выгнали из рая мужчин.

Он наконец с блаженством сделал глоток из чашки.

«Сколько мизогинии!» – оторопел Крячко.

– Однако ваша бывшая жена, по словам ее первого мужа, – хирург от бога.

– Вика – так мы звали Викентия в меде – всегда ее идеализировал. Таня – крепкий специалист, не более. Ее востребованность как врача во многом объясняется, что женщины часто болеют тем, что она лечит. Но не хотят идти за помощью к мужчинам, которых среди проктологов большинство.

– Однако успех вашей невесты, – Крячко намеренно показал глазами на дверь, давая понять, что узнал Барсукову, – безусловен. Она работает с выдающимися спортсменами, ее услуги дороги.

– А женихи, – голос Баршая стал сухим, – богаты и знамениты. Поэтому вечно стремящиеся в элиту спортсмены стараются добраться через врача, которому платят за осмотр, массаж и физиопроцедуры, до них.

– Кажется, в ваших отношениях немного теплоты, – осторожно заметил Крячко.

– Зачем это мне? – пожал плечами Баршай. – Достаточно того, что Оля подходит на роль жены вынужденного вести светскую жизнь писателя, любит быть в тусовке. Умение казаться, а не быть – то, что ценит богатая Москва.

– Ваш брак с Поповой тоже был прикрытием?

– На Тане, – голос Баршая стал мягче, – я женился до того, как стал писателем. Даже раньше, чем понял, что являюсь им. Я любил ее с тех пор, как вместе с Викой встретил в морге. Просто, когда мы начали жить вместе, оказалось, что семейная жизнь не мое. Что я никогда не смогу вложиться в любимую женщину так же, как в книгу. И что книги, которые переживут меня и, даст бог, не одну человеческую жизнь, для меня всегда будут желаннее детей. А Таня хотела общего ребенка, наверно.

– У вас были конфликты с падчерицей?

– А у кого их нет? Чужие дети раздражают. Саша не была исключением. Хватала мои конспекты, чтобы порисовать, оставляла в книгах обертки от любимых карамелек «Раковые шейки», крошила печеньем «Коровка» на клавиатуру, слушала жуткую музыку. Какие-то баллады… «Царь и шут» вроде бы.

– «Король и Шут»?

– Да. И еще какая-то группа с названием одежды. «Хламида», «Ряса», «Чепец», «Плащ»?..

– Может, «Колпак»? – Еще не получив ответа, Крячко знал, что может довериться своему чутью.

– Возможно. Помню только безвкусную мешанину средневековых и античных образов. Память уже подводит, простите.

– А где вы были вчера, не забылось?

– Ну что вы! Я был на вечере в швейцарском посольстве, читал лекцию о Парацельсе, Филиппе Ауреоле Теофрасте Бомбасте фон Гогенгейме, если точнее. Это легко проверить.

– Конечно. А в ночь с воскресенья на понедельник?

– Это когда убили ту девушку в бутике? – Голос Баршая был равнодушен.

– В Petit Trianon.

– Ольга покупает там свадебное платье. Подписана на их аккаунты в соцсетях. Зашла утром посмотреть фото новых моделей, а там пост-некролог.

– Как часто вы приезжаете в Саратов?

– Никогда. Мои родители умерли два года назад. С тех пор за их могилой за небольшую сумму присматривает соседка. Больше там у меня никого, и, следовательно, причин приезжать нет.

– А встречи с читателями?

– Предпочитаю проводить их в «Библио-Глобусе».

– Ваша невеста не уезжала из города на неделе?

– Вчера она сопровождала меня на вечер в посольстве, если вы об этом.

– Это мы тоже проверим. – Крячко поднялся. – Проводите меня, пожалуйста.

– Конечно. – Баршай бережно поставил в шкаф книгу.

Уже в коридоре он спросил тихо:

– Вы не знаете, как там Таня?

– С ней говорил мой коллега, поэтому я мало что знаю. Но ее дочь страшно погибла. Вероятно, стала жертвой серийного убийцы.

– Того, который убил эту девушку в подвенечном платье?

– Мы считаем, что это был один человек.

– Она выглядит как марионетка, – сказал Баршай задумчиво. – Так изначально называли фигурки Девы Марии в средневековых кукольных мистериях. Отличие