Книга У дьявола в плену - Карен Рэнни

— И поэтому ты сам научил себя быть графом. И мне кажется, что тебе это прекрасно удалось.

— Но так и должно быть. Ты моя жена и в этом качестве должна всегда во всем меня поддерживать. Однако были времена, когда я не заслуживал твоего одобрения.

— Из-за Китая?

— Нет. Из-за моей растраченной впустую юности. Я ни на минуту не задумывался над тем, как я себя веду. А очень часто мое поведение не делало чести моему имени.

Она удивленно подняла брови.

— Ты совращал юных девушек?

— Мне надо отвечать на этот вопрос? В тот раз, когда я собирался быть честным и рассказать о моем прошлом, ты исчезла на неделю.

— Так ты совращал девушек? — повторила она вопрос. — Но прошу тебя, не включай в этот список миссис Мюррей.

— Только если они хотели быть совращенными. — Его лицо вдруг омрачилось.

Он был потрясающе красив, и было в нем нечто такое, что она подумала: эти девушки вряд ли сопротивлялись соблазну.

Однако со времен своей юности он очень изменился. У него была репутация человека, посвятившего себя служению короне. Его послужной список сделал бы честь и человеку более зрелого возраста. И все же она не сомневалась, что стоило бы ему поманить пальцем любую женщину, она, не колеблясь ни минуты, оказалась бы в его постели. Даже миссис Мюррей.

— Расскажи мне о своей матери.

Она, видимо, его удивила.

— А что — о моей матери?

— Я разрываюсь между желанием сказать правду, — призналась она, — и намерением заключить с тобой сделку. Мы обменяемся тайнами. Ты расскажешь мне о Китае, а я о том, что знаю о твоей матери.

Он покачал головой, и теперь этот жест вызвал у нее раздражение.

— Расскажи мне о ней.

— Я не знаю, что ты хочешь, чтобы я рассказал. Она умерла несколько лет тому назад.

— Мне известно о ее смерти. Расскажи мне о ее жизни, Маршалл. Я знаю, что она увлекалась садоводством, обожала разводить цветы. Что еще она делала?

— Она управляла Эмброузом все те годы, когда мой отец был в Египте. Без нее этот замок, наверное, превратился бы в руины. Моим самым ранним воспоминанием о ней был ее приказ отремонтировать фасад замка.

Давина помолчала с минуту, вспомнив записи в дневнике, сделанные одинокой женщиной, которая провела большую часть своей жизни, мечтая о человеке, которого никогда не было рядом.

— Она знала о том, что твой отец одержим Египтом, когда выходила за него замуж?

— На самом деле ты спрашиваешь, знала ли она, что мой отец все эти годы собирался оставить ее ради Египта?

— Возможно, — призналась Давина.

— Ее родители, очевидно, были друзьями моих дедушки и бабушки. Хотя это не был брак по любви, они были знакомы друг с другом.

«Дольше, чем мы с тобой», — подумала Давина, но вслух ничего не сказала.

— Но это нельзя назвать ответом на мой вопрос, если только он не был одержим Египтом всю свою жизнь, еще до женитьбы.

— Я думаю, что все началось, когда он был молодым человеком. Он познакомился с Египтом во время своей поездки по Европе для завершения образования.

— Как это печально для нее.

Ответа не последовало.

— По крайней мере, — продолжала она, — если бы у нее была возможность посетить Египет, она могла тоже увлечься этой страной, и у них появился бы общий интерес.

— Ты этим часто занимаешься? Я имею в виду — пытаешься переписать историю? Разве столь уж важно, что могло бы произойти, если на самом деле этого не случилось?

— Возможно, твоя мать не была бы так несчастна, — ответила она, стараясь воспринять его вопрос не как риторический, как он скорее всего его и задумал, а всерьез. — Если бы она могла понять, что именно он чувствует и почему он посвящает так много своего времени чужой стране и чужой культуре, ей было бы легче.

— Откуда ты знаешь, что она была несчастна?

— Полагаю, что это знание может служить предметом нашего с тобой торга. Что произошло в Китае?

Выражение его лица моментально изменилось. Улыбка исчезла, а в глазах появилось нечто такое, чего она еще не видела, но этот взгляд предупреждал ее, что эту тему лучше не затрагивать.

— Как тебе удается выглядеть одновременно испуганным и сердитым? — спросила она.

— Почему ты настаиваешь на своем вопросе?

— Ты знаешь о том, что, если захочешь, можешь внушать страх?

— Кому угодно, но только не тебе. Ты нисколько не робеешь, о чем бы ты меня ни спрашивала, моя леди жена.

— А мне следует робеть, ваше сиятельство?

Он резко сел и спустил ноги с кровати. Она протянула к нему руки, но Маршалл уже натягивал, брюки, а потом и рубашку.

Он оглянулся на нее всего раз, и при этом его лицо искажала гримаса боли.

— Я ни с кем не обсуждаю то, что было в Китае, Давина. Даже с тобой.

Она не ответила, и он взглянул на нее еще раз.

— Хочешь знать, Давина, почему я никогда не обращаю внимания на боль? В Китае мне день и ночь давали с едой опиум. Бывали дни, когда я сидел в углу почти без сознания и не понимал, где я. А потом мои тюремщики забавлялись тем, что несколько дней не давали мне опиума. Мое тело было как в огне, в голове — пустота. Я тогда сделал бы все, что угодно, за дозу опиума. Я мог бы убить собственную мать.

Молчание повисло в воздухе.

— Ты поэтому думаешь, что сходишь с ума?

Он не смотрел на нее, занятый тем, что зашнуровывал ботинки.

— Это было очень давно. Я уже почти год не принимаю опиум. У меня сейчас не должно быть ни галлюцинаций, ни бредовых состояний.

— И ты винишь в этом себя, Маршалл? Разве это логично?

Он опять взглянул на нее.

— Разве ты не должен быть просто благодарен судьбе за то, что выжил и вернулся домой?

— Ты решительно желаешь видеть во мне героя, не так ли?

Она задумалась.

— Не в этом дело. Я полагаю, что, как всякому человеку, тебе свойственно ошибаться. Мне кажется, ты будто гордишься тем, что ты загадочный отшельник. С какой-то целью ты поддерживаешь миф о себе как о Дьяволе из Эмброуза. Ты скорее всего не очень любишь общество людей, но это не совсем в твоем характере. Думаю, что все это от того, что ты разочаровался в самом себе. Ты не смог соответствовать тем критериям, которые ты сам для себя установил. Эти критерии, которые мы для себя устанавливаем, иногда гораздо выше тех, которые определяются для нас обстоятельствами.

— Ты слишком молода для подобных философских рассуждений.

— Я вовсе не философствую. Просто мне интересно все, что касается тебя. В конце концов, ты мой муж, и я хочу понять, почему ты решил забаррикадироваться в Эмброузе. В данный момент я приблизилась к тому, чтобы узнать больше правды, чем несколько дней назад.