Книга Пернач V. Тьма в конце тоннеля - Алексей Глазков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Говорить о делах совершенно не хотелось, а тем более делиться планами. Лия вздохнула, и уткнулась носом мне в плечо. И опять не спится, а завтра буду чуть живой… И хорошо, если доживу до вечера. Я поймал себя на мысли, что прожить день — уже большая удача, и местные так и живут: день прожил — молодец, ночь переночевал — вообще красавчик, а уж если есть чо пожрать — так вообще жизнь удалась. Да.
“А еще нам нужно мясо”, напомнил трогг.
А еще нам нужно мясо… В продуктовый, чтоль, зайти? Так и сделаю. Видимо, эта мысль меня успокоила, и я провалился в сон. Точнее, сна не было, опять бесконечная пустота, заполняющая все вокруг, и меня в том числе. Почему так? Почему пустота? Это потому что скверну сломали? Она не заполняет больше мои сны? Наверное… Я расслабился и позволил себе просто существовать в пустоте, но чем больше я расслаблялся, тем отчетливее становилось ощущение чего-то… огромного?.. …рядом. Оно не находилось где-то там, оно заполняло собой все пространство, и неожиданно я понял, что скверна не выключена, она просто не активна, она всегда здесь, всегда рядом, всегда во мне.
Я резко открыл глаза и вернулся в реальность дня сегодняшнего. Оказалось, что слепой в моем гнезде уже нет, и на горизонте я ее не наблюдал. Сев, увидел, что Мира еще спит. Честно говоря, возвращать ее в пустошь не хотелось, акклиматизация будет тяжелая… Я поднялся, обмотал торс полотенцем, что выглядеть плюс-минус прилично, ибо одевать свою рванину не климатило. Выкинуть ее надо бы… А вдруг пригодится, и где взять потом?? Неет, выкидывать нельзя. Я хомяк, я все храню. Выйдя в коридор, я услышал тихий разговор на кухне, и подкрался к двери, оставшись незамеченным. Слепая пила чай с Александром Васильичем, о чем-то негромко беседуя, я же превратился в слух.
— …он очень необычный человек, среди людей он всегда выглядел чужим, каким-то отбитым, но у него получалось создать вокруг себя другой мир, он изменил жизнь очень многих в лучшую сторону, но саму жизнь переиграть не смог.
Васильич отхлебнул из чашки и поморщился. Я этого не видел, но очень явно себе представлял.
— Лия, я не знаю ничего, я не видел ничего дальше Балашихи. Мне пятьдесят девять лет, Лия, я уже стар для всего этого. Жил тем, что выменивал у аборигенов золото на стекляшки.
Все как я и думал. Время идет, мир меняется, но люди все те же. Это я усвоил еще прочитав “Дон Кихот” Сервантеса…
— Там… — Лия махнула рукой куда-то, указывая на пустошь, — Очень много необычного, там жизнь идет по другому. Там нет смерти.
— Нет смерти? Ох, не знаю… Человечество должно было подняться на следующую ступень эволюции воспользовавшись вирусом, но этого не случилось. Тогда много писали о большом прорыве в науке, но прорыв привел людей к пропасти, а не к подъему.
— Что толку думать о прошлом, мы живем сегодня, а не вчера.
Я вразвалочку зашел на кухню, демонстративно зевая и почесывая жопу. Слушать философию мне не хотелось, а вот испить кофию я очень рассчитывал. Лия сидела в том самом платье, которое мы купили четыре года назад. Я засмотрелся на нее, и… Как-то расхотелось мне идти куда-то, рисковать, что-то искать. Зачем мне все это? У меня есть девушка, которая мне нравится, есть ребёнок, работу я найду. Что мне не сидится спокойно? Крутил бы хвосты штраусам в Саккуле, и жил спокойно, Зана вполне неплохой парой была бы. Какого черта? Зачем мне все это?..
“Надо”, резонно заметил трогг.
Кому?
“Всем. Ты ведь за все хорошее против всего плохого, поэтому не ной и делай”.
Да… За все хорошее, против всего плохого. Пока, правда, результат такой, что умерло больше, чем спасено, скверна крякнула, в мире такой пиздец, какого не было даже в той войне. Кто молодец? Я молодец! Вошел в историю, конечно, да только хотелось быть героем, а получился злодеем.
“Не ной”.
Это почему еще?! Хочу, и буду! Что за ультиматумы “не ной, и делай”?! Я могу делать, и ныть!
— Доброе утро. — буркнул Васильич.
— Доброе! — ответил я, и лучезарно улыбнулся.
Лия смотрела на меня хмуро и немного страдальчески.
— А можно мне кофе, или чего вы там пьете? — попросил я.
Александр Васильич Плюшкин по привычке скривился, но я зыркнул на него недобро, и он потерялся. Лия поднялась с табуретки, и приготовила мне чашку растворимого кофе с сахаром и большой дозой молока, все как я люблю. И откуда знает?.. Отхлебнув напиток, я ощутил вкус, и растаял, сейчас мне можно было сделать любое предложение, и я был бы не в состоянии отказать. Но блаженство наслаждения вкусом прошло, и момент был упущен.
— Александр Васильевич, мне нужна одежда. — сказал я, выпив кофе.
Плюшкин попыхтел, с сожалением поглядел в кружку, и поднялся. Когда дело касалось денег, он не мог отказать. В хоромах Васильича не изменилось ничего, разве что коробки стояли по другому. В этот раз он предложил мне темно серую футболку, синие джинсы, и кроссовки. На мою просьбу продать мне трусы, Васильич отреагировал вяло, но все же нашел подходящие семейники и носки не самого затасканного вида. А вот когда дело дошло до оплаты, оказалось, что этот хрен поднял цены почти в два раза, и хотел с меня аж шесть сотен кредитов, где посчитал трусы и каждый из пары носок еще по сотне.
После того, как я рассказал ему, куда и как быстро эту одежду запихаю, мы сошлись на цене в четыреста кредитов, и Лия оплатила покупку своим паспортом, который она принесла, сказав, что не знает, сколько денег осталось у меня, а у нее есть. Сколько денег осталось у меня? Я и сам не знаю. Может быть ноль. Ладно, наглость — второе счастье, хоть ее у меня и нет, но как-нибудь выкручусь. Одевшись, я снова почувствовал себя человеком. Не бомжом со свалки истории, а Человеком.
Вернувшись в комнату, Лия отдала мне мой паспорт, и мы обнаружили, что Мира проснулась, и сидела в кровати замотавшись в одеяло. Увидев меня, она выпучила глаза, и вытянула шею.
— Ого… — выпалила она.
— Нравится? — спросил я, и повернулся к ней сначала одним боком, потом другим.
— Да ну, дрянь какая-то, тебя любой мурдолк сожрет в такой одежде, и даже не чихнет. — выдала она свое резюме, чем откровенно сбила меня с толка.
Да, представления о красоте тут
