Книга Дорога без тебя - Лина Эдриан

новый шаг в честность и в желание быть вместе. Почти удачный, почти успешный… А потом уголовное дело, суд, инсульт Самойлова. И вот теперь все опять пошло черт знает как. Она в Германии, а я одной ногой в тюрьме…

Глава 28. Сказка про Боль

Когда я была маленькой, мама однажды рассказала мне сказку про Боль.

Тогда она показалась мне трогательной, пронзительной, но слишком сложной…

Что мог ребенок знать о настоящей боле? Той, что ревет, крушит, ломает, уничтожает. Ничего…

Но вот теперь для меня сказка про Боль приобрела совсем другое значение и важность.

Итак, жила-была Боль.

Никто ее не любил. Стоило ей появиться, и все бежали прочь. Люди на нее злились, ругались. Хотели, чтобы она ушла, исчезла. Ненавидели ее. Прогоняли. Проклинали.

И она, Боль, вечно гонимая и ненавидимая, становилась все злее и чернее. Все сильнее хотела изуродовать, отравить, уничтожить.

Ее гнали, а она не могла уйти. Как репейник прилипала, впивалась так, что не отлепить. Преследовала везде, повсюду. Ведь такое у нее предназначение — быть рядом, быть внутри. Не могла она существовать за пределами человека. И не понимала Боль — почему гонят, почему не любят, почему не заботятся.

А Боль всего-то и хотела — найти свое место. Быть нужной, важной. Негонимой.

И была она в вечном поиске идеального для себя места — жила то в ноге, то в руке, то в спине. Пробовала она все места по очереди в поисках самого правильного. И однажды она нашла самый лучший и надежный уголок.

Душа человека — то место, где она почувствовала себя достаточно нужной, важной, значимой. Ведь именно тут она лечила… По крайне мере, так думала сама Боль.

Лечила одиночество, пустоту, злость, ненависть, страх, бессмысленную, обжигающую надежду. Лечила, заменяя каждое чувство собой. И человек принимал Боль как что-то само собой разумеющееся, не сопротивляясь.

Разве можно бороться с Болью в Душе? Разве нужно?

Иногда человек принимал Боль как спасение. Иной раз как наказание, которое сам же для себя просил, когда хотел успокоить беснующуюся Душу.

Но едино было лишь одно — человек не мог бороться с Болью, не хотел.

Пусть лучше болит, чем пустынно завывает окровавленная израненная душа…

Боль ведь ослепляет. Пока болит ты не думаешь ни о чем другом, только о ней — о Боле.

Когда Боль попадала в Душу, никто уже не пытался выгнать ее. Не мог. Не хотел. Не знал как. Не верил, что это возможно.

И она цвела, радовалась, оживала. Довольная, что наконец нашла идеальное место, смогла быть полезной. Боль говорила, шептала, плела сети и истории. Меняла силу, форму, цвет, объем, интенсивность. Это, пожалуй, единственный случай, когда Боль чувствовала себя настолько живой…

А Душа слушала и слушала Боль. Не сопротивлялась. Не прогоняла. Душа, пойманная в ловушку ослепляющего чувства, сама просила не отпускать, а продолжать мучить и истязать.

А Боль так старалась быть полезной — кричала, колола, жгла. Она ведь действительно верила, что помогает, лечит, делает что-то важное и нужное.

Но силы у нее с каждым днем слабели и слабели. Нечем Боле было подпитаться. Ведь человек-то просто смиренно терпел день за днем.

Шепот становился все тише, спокойнее. Боль успокаивалась. Не уходила насовсем, нет. Ждала удачного момента, события, которое вновь пробудит, наполнит силой. Жадно ожидала хотя бы маленького намека, что вот — пора опять спасать, лечить.

А пока… нечем больше было кормиться Боле.

Надежда? Ее не осталось.

Пустота? Заполнилась чем-то новым.

Ненависть? Утихла.

Осталось лишь настоящее…

И Боль вдруг успокоилась, перестав искать удачное место, время, чтобы себя проявить. Больше не пыталась лечить. Ведь она уже вылечила… Миссию свою выполнила, предназначение исполнила. И успокоилась. Боль затихла, спряталась, почти исчезла. И вдохнул человек полной грудью.

И поняла Душа, что Боль-то на самом деле этого и хотела — чтобы кто-то хоть как-то ее успокоил. Она и сама страдала от того, что вокруг то напряжение, то резкий крик, то чужое прикосновение, от которого сердце тарахтит как безумное. Она лишь спасти пыталась, помочь… И сама не знала — а как? Она ведь только болеть умела…

А Боль-то в действительности хотела лишь охранять, предупреждать об опасности — такая уж у нее задача. Боль не могла оставаться спокойной, когда мир вокруг сходил с ума, травмируя, пугая. Как же она смела задремать, если в любую секунду неожиданно мог прилететь новый режущий осколок? Надо быть настороже, нельзя расслабляться… Надо болеть сильнее, громче, заметнее.

И вот человек вдруг нашел правильный способ, средство, чтобы с Болью сладить, договориться. Покой, тишина, спокойствие, стабильность, предсказуемость. Нужно всего лишь сбежать от туда, где ругаются, кричат, шумят, мучают…

Но ведь… жизнь неидеальна… И как же Боле помочь успокоиться?

Душа думала — невозможно дать нужную Боле тишину. Никак… И не спастись тогда от Боли, видимо, никогда…

Но шло время. Старые события забывались, и Боль, наконец, убаюканная, задремала, засопела. Не ушла она навсегда, не могла. Она осталась. Но, уснувшая, была молчалива и тиха. А человек продолжал жить.

Да, жизнь неидеальна. А Боль бывает колючей, вредной, изматывающей. Но и без Боли ведь никак… Потому что если нет боли, то жизнь, скорее всего, простая, гладкая, пресная, скучная. Но зато без страданий и лишних волнений, счастья в жизни больше, ведь так?

Жила-была Боль.

Никто ее не любил. Но больше не прогонял. Потому что поняли люди, что, пытаясь, выгнать, лишь злят ее. О Боле заботились — убирали шум, гам, крик вокруг. И помогали ей найти покой и тишину, которую она так самозабвенно искала…

Вот такая вот сказка про Боль получилась…

Я сидела на подоконнике, разглядывая город. Через час нужно было выходить и идти в больницу к Денису. Ему уже стало значительно лучше, но подвижность ног так и не вернулась. Мрачные, свинцовые тучи предупреждали о приближающемся дожде. В Германии такая погода бывала часто. Намного чаще, чем в России. И я уже, кажется, успела к этому привыкнуть.

Что ж…

Жила-была Боль…

И никому больше она не мешала…

А время шло… и жизнь продолжалась…