Книга Однажды будет ветер - Диана Ибрагимова

понимала, как сильно это люблю… Может, и нет ничего плохого в том, чтобы быть никем?

Рина еще немного посмотрела на огонь и задремала под дождевиком, но вскоре проснулась от холода. Пришлось снова запалить костер, а в оставшихся углях испечь картошку и кукурузу.

Под утро София вернулась, но снаружи стоял такой густой туман, что ее почти не было видно, поэтому она старалась двигаться поближе к Рине.

До научного городка они добирались целый день, гораздо дольше, чем обещали ученые. Изо рта шел пар, но Рина не мерзла и подозревала, что дело в температуре. На это указывали плохой аппетит и слабость, из-за которой приходилось часто делать перерывы.

Только к вечеру густой лес постепенно стал редеть, и София вывела Рину к железным воротам с аркой наверху и надписью «Научный городок».

Постройки здесь выглядели гораздо лучше, чем в обсерватории. Трава была пострижена, кусты обрезаны, тропинки подметены. Откуда-то пахло дымом и, пройдя за ворота, Рина поняла, что это дымят в железных бочках листья. Видно, их хотели сжечь, но из-за сырости они просто тлели.

В глубине двора, за огненно-красными кленами, стояло трехэтажное здание из тех, что папа называл каменными коробками. Оно не было украшено ни лепниной, ни эркерами, ни портиками, но зато в его окнах горел свет – не тот тусклый теплый свет, который дарят канделябры, камины или масляные фонари, а яркий электрический. Такой привычный – символ нормального мира – он исходил от ламп, которые свисали с потолка на толстых проводах, не приглушенные ни абажурами, ни хрусталем. Рина хорошо видела их сквозь окна с чистыми стеклами.

– Ну что же ты стоишь там на холоде, – то ли спросил, то ли констатировал громкий мужской голос. – Скорее заходи внутрь, по нашим прогнозам, скоро зарядит ливень.

Рина испугалась до коликов в животе. И не из-за того, что с ней вдруг заговорили, а из-за того, как прозвучал этот голос. Он ужасно коверкал фразы, ставил ударения невпопад и выдавал вопросительные и восклицательные интонации там, где им было не место. Некоторые слова выпрыгивали из предложений, как крикливые дельфины из воды, но это, без сомнения, был голос мужчины.

– Откуда вы со мной говорите? – спросила Рина, озираясь по сторонам.

– Посмотри наверх, – ответили ей.

Рина подняла голову и увидела на высоте второго этажа нечто похожее на громкоговоритель.

– Вы живой человек?

– Пока еще все мы живы, – заверили ее. – Но я сомневаюсь насчет того, что ты имела в виду под этим вопросом.

– Я имею в виду, вы такие же люди, как я? – с надеждой спросила Рина. – Из плоти и крови? В обычных телах?

– Увы, не могу тебя этим порадовать. Но мы к этому стремимся. Заходи. Мы тебе все объясним и покажем.

От усталости и жара у Рины почти не было сил бояться, так что она безропотно побрела ко входу. Входную дверь пришлось открывать самой, и это далось не без усилий из-за тугих пружин. В фойе стояла такая резкая вонь, что Рина закашлялась и испугалась, что вдохнула ядовитый газ. Но это была просто приторная смесь запахов солярки, лекарств, плесени, чего-то кислого и чего-то тухлого. Спасаясь от нее, Рина зажала нос ладонью. От ладони пахло дымом и печеной картошкой, это было куда приятнее.

Фойе, в отличие от ухоженного двора, напоминало свалку, какие часто образуются в сараях кудесников. Повсюду валялись провода, деревянные ящики, ломы, лопаты, странные агрегаты, поршни, колеса, разбитые колбы, сосуды с бурым, как высохшая кровь, налетом на стенках. И, словно трон посреди этого мусорного царства, груду хлама венчал расколотый унитаз.

– Просим прощения за беспорядок, – раздался голос из динамика на потолке. – Мы обычно используем фойе вместо кладовой, потому что большинство производственных помещений переоборудованы под мастерские и лаборатории, а постоянно держать вещи в сарае и приносить их оттуда неудобно.

– А это, по-вашему, удобно? – почти возмутилась Рина, осторожно идя по узкой, кое-как расчищенной среди завалов тропинке, полной битых стекол и гвоздей.

Прямо перед ней отодвигались поломанные табуретки и шкафы, забитые всякой всячиной, отскакивали в сторону корзины с угольными брикетами и прозрачными минералами вроде горного хрусталя. – Фойе мы почти не используем, и гости бывают здесь крайне редко, – пояснил ученый. – Прихожая в наше время – самая бесполезная часть дома, потому что никто не выходит и никто не приходит. В остальных помещениях довольно прилично. Чистое пространство – залог ясного ума.

– А как вы со мной разговариваете? И откуда у вас электричество?

– Обижаешь, Рина. Как это у светил науки может не быть электричества? В подвале стоит автономный источник питания. Раньше он работал на солярке, но она почти закончилась, и нам пришлось установить трудовые смены. Теперь все сотрудники по очереди заняты тем, что запускают генератор. Мне в первое время казалось просто пыткой проводить по два дня в этой адской машине, но со временем во всем начинаешь видеть пользу. Как показывает практика, если сделать монотонную работу фоном для мыслей, может прийти уйма занимательных идей. Чем скучнее дело, тем изобретательнее ум.

Фойе выходило в широкий, прямо-таки стерильный коридор. Он напоминал о больнице, где Рина лежала целую неделю после отравления, но здесь не было ни деревьев в кадках, ни скамеек, ни урн. Только мраморный потолок с тремя крупными лампочками в ряд и голые стены с рядами дверей.

– Куда мне теперь идти? – спросила Рина, оглядевшись. – И вы не ответили на мой первый вопрос.

– Ты уже близка к объяснению, – заверили ее. – Вторая дверь направо.

– Лекционный архив, – прочитала Рина надпись на табличке и осторожно вошла.

Комната была совсем без окон, белая и длинная, как упавший холодильник, и почти вся она от стены до стены и от пола до потолка была занята гигантским механизмом из магнитофонных кассет, встроенных в сложную систему колесиков, блестящих приборов и клавиатур от печатных машинок. Все они переплетались между собой проводами, напоминая стальную паучью сеть.

– Что это такое? – спросила Рина.

– Изобретенный нами способ общения, – ответил голос. – Видишь ли, очень неудобно было пользоваться записками. Это замедляло передачу информации, и к тому же возникала куча недопониманий, а слаженная коллективная работа для нас очень важна.

– А вас тут много?

– Увы, всего четверо. Неудачники сдались и предпочли уснуть, но мы и без них прекрасно справляемся.

– А кто сейчас со мной говорит? Сразу вы все?

– О нет. Сейчас говорю я, профессор Илоний. Изобретатель этой машины. Я назвал ее Синтезатор речи. Я быстрее всех умею с ней работать, и это моя основная миссия здесь, поэтому мне поручили