Книга Измена. Развод. Смерть - Елена Казанцева

их действий.

— Да тут как раз все понятно. Тебя должны были привезти в бессознательном состоянии, вложили бы в твою руку нож, испачкали бы тебя кровью. Тебя сажают в тюрьму за убийство. Муж тебе нанимает адвоката, но с условием, что ты все перепишешь на него все имущество. Пока суть да дело, он уже бы все продал и был таков. Но у них ничего не получилось.

— Ты вмешался.

— Я не зря поставил на твой телефон программу слежки.

— Но ведь он убил Марину? А меня в этот момент дома не было. Как же они просчитались так.

— Наверное, увидел твою машину, решил, что тебя привезли. Потом понял, что сильно ошибся, но Марина уже была убита. Подбросил тебе улики, но и дальше продолжал скрываться, следил за ходом дела. Твой муж не специалист, он не учел много нюансов. Нанес ей удар в сердце, но по углу наклона ножа и силе удара сразу вычислили, что удар был нанесен мужчиной или очень сильная женщина с ростом примерно метр семьдесят восемь — метр восемьдесят. Ты тут никаким бы боком не прошла, рост не тот, про силу я молчу. И улики, что тебе подбросили, все выглядело слишком уж показушно. Любой маломальский адвокат в пыль бы разбил все доказательства на суде.

— Господи, как все запутанно. Каким мерзким негодяям стал мой муж.

— Я думаю, что допрос Овериной и того кадра из бара все подтвердит.

И тут в моей палате появляется Рашид. Они здороваются за руку с Богданом, и церемонно раскланивается со мной.

— Твоя версия подтвердилась, — бросает он Богдану, а тот бережно обнимает меня за плечи.

— Дожали?

— Да, она тут же сломалась, все валит на Оборина Станислава, что это он ее заставил, собственно этого и следовало ожидать. Кстати и в убийстве твоего мужа, под градом улик, Наталья Оверина призналась: порез на ее руке, ее потожировые следы на нем, ее кровь на его теле. Пришёл результат ДНК. Он и подтвердил, что кровь на его одежде — это ее кровь. Так же совпал предполагаемый рост убийцы с характером раны, когда те наносились убитому, пока тот еще стоял.

— Как все ужасно. Одна гналась за деньгами Стаса и сладкой, обеспеченной жизнью, а Стас увлекся созданием наследника. Итог просто трагичный. Один в могиле, вторая сядет в тюрьму.

Верка ворвалась в палату внезапно, она всегда, как ураган Катрина, сметает все на своем пути. Рашид с Богданом сделали шаг в сторону, когда она резко толкнула дверь внутрь. И чуть не снесла их этой дверью.

— Васька, вот тебе две справки: первая — о твоей беременности, вторая — о твоем плохом самочувствии, третья — о госпитализации на сохранение в отделение гинекологии. Они не смогут посадить тебя на нары, беременных женщин нельзя сажать в тюрьму, — и тут Верка внимательно смотрит на меня. — Я что-то не так сказала?

А я смотрю на Рашида с Богданом. Те стоят за дверью, у обоих глаза с блюдце. На второй минуте Вера понимает, что что-то пошло не так и оглядывается, а потом медленно говорит: Ты ему еще ничего не сказала?

— Вера, что мне должна была сказать Василиса? — выгибает бровь Богдан.

— Ааааа, ну я тогда вас оставлю, вам есть о чем поговорить, — быстро произносит Вера и вылетает в двери, аки пуля из ружья.

Рашид тоже крякает, расшаркивается и исчезает за дверями, плотно прикрыв те.

— Василис? — Богдан делает шаг, а я внутренне сжимаюсь, не зная, что сейчас произойдет.

— Ну, тут такое дело, — бормочу.

— Василис? Ты почему молчала? — Богдан вдруг резко делает ко мне шаг и крепко обнимает. — Василис, я так рад!

И я взлетаю в воздух.

— Василис, это же чудо! — кружит меня по палате Богдан, и в мою душу прокрадывается тихонько радость. Он не бросит. Не сбежит.

— Я не знала, как тебе признаться, — обнимаю его, а у самой слезы бегут.

— Ты плачешь? Почему боялась признаться? — он вытирает слезы с моих щек.

— Ну, ты вон какой красивый и молодой, а я старая кошелка, — бормочу я.

— Василис, давай ты не будешь так говорить. Ты для меня самая лучшая женщина на свете, самая красивая и любимая. И я хочу жениться на тебя, родить с тобой детей…

— Жениться?

— Конечно, если я сейчас позвоню своей тетушке и обрадую ее, что у меня скоро родятся дети, знаешь, сколько будет шума по поводу того, что я еще до сих пор не женился на матери своих детей. Меня будут ругать все мои родственники по папиной линии, — смеется Богдан. — Меня высекут розгой мои пожилые родственницы. Вылью на мою голову мед и засунут ту в улей.

— А как мы можем пожениться, я под следствием? — улыбаюсь я от картинки, что описал Богдан. Представляю, как здоровенного мужика бьют розгой старушки.

— Разве это помеха, вот когда ты была замужем за другим человеком, это было действительно трудно преодолимым препятствием, — смеется Богдан. — Я все ждал, когда вас разведут.

— Ага, теперь весь город будет судачить, что я выскочила замуж раньше полугода, так сказать, не оплакав мужа.

— Мне плевать, что говорят сплетницы в этом городе, тем более свадьбу будем играть на Кипр, — смеется Богдан. — Но сейчас зарегистрируем брак, не хочу, чтобы ты носила старую фамилию.

Когда Богдан ушёл, ко мне заглянула Вера.

— Ну, как?

— Ах ты, хитрая лиса! — ворчу я на Веру. — Ты специально подгадала, чтобы он был рядом.

— Вот те крест, не специально, — божится Вера.

— Мы подаем заявление в загс, свадьбу играем на Кипре.

— Аааааааааа!!!!!!! — орет на все отделение Вера, ко мне в палату заглядывают испуганные медсестры, а кандидат медицинских наук прыгает по моей палате с дикими криками.

В глазах медсестер ужас, по-моему, они уже готовы поставить успокаивающее Вере.

— Я буду свидетельницей на твое свадьбе! — орет Вера.

— Вера! Вера! Успокойся, а то я раньше времени рожу, — пытаюсь угомонить свою подругу.

— Васька! Это здорово! Мы поедем на Кипр! — и Вера радостно продолжает скакать по моей палате. — Ты не переживай, я все лекарство возьму с собой, выкидыш тебе точно грозить не будет.

Заверяет меня Вера.

— Ой, дожить бы да в тюрьму не сесть.

— Никто тебя не посадит, Рашид с Богданом не дадут, — заверяет меня Вера.

— Вер, Богдан хочет подать заявление в ЗАГС, меня могут на часик отпустить?

— Конечно, можете завтра с утра пойти подавать заявление, завтра тебя с терапии выписывают. А после обеда ты ложишься ко мне в отделение на сохранение, — и Вера тут же преображается в серьезного