Книга Эдуард III - Александр Дюма

Граф Дерби должен был сразиться с Лидсдейлом и Рамсеем; Талбот — с Грэхэмом и другим шотландским рыцарем, чье имя до нас не дошло.

Потом должны были сойтись в поединке другие рыцари, храбрые, но менее знатные, нежели названные.

После многих незначительных поединков шевалье Лидсдейл ударил копьем в щит графа Дерби. Тот выехал из своего стана.

Лидсдейлу не пришлось дважды вступать в поединок, так как, получив ранение в правую руку, он был вынужден выйти из игры.

Граф вернулся в свой стан под ликующие крики зрителей, а сменивший его Талбот коснулся щита сэра Патрика Грэхэма, грозного турнирного бойца.

Вот тут-то Талбот почувствовал признательность графу за совет, который тот ему дал, ибо копье противника пробило его двойную кирасу и на палец вонзилось в тело.

Будь он в куртке, то неминуемо бы погиб.

Так завершился первый день турнира.

Вечером, за ужином, один английский рыцарь пожелал отомстить за поражение Талбота и бросил Грэхэму вызов завтра сразиться с ним в поединке с тремя выходами.

— Вот как! Ты хочешь помериться силами со мной? — спросил Грэхэм. — В таком случае вставай пораньше и исповедуйся в грехах, ибо вечером ты будешь держать ответ перед Богом.

Слух об этом вызове быстро распространился, и на следующий день, когда Грэхэм, уже победивший накануне, снова появился на ристалище, все взоры устремились на него: зрители сгорали от любопытства, желая узнать, выиграет ли он свое кровавое пари.

Патрик Грэхэм выехал на середину ристалища и, увидев приближавшегося к нему противника, крикнул:

— Сделали ли вы то, о чем я вам говорил, мессир?

— Так же как и вы, сэр.

— Значит, вы умрете без исповеди, а это несчастье, если человек — истинный христианин, каким, я полагаю, вы являетесь.

Произнеся эти слова, Грэхэм посмотрел вперед, крепче сжал копье и, пустив во весь опор своего коня на английского рыцаря, насквозь пронзил его копьем.

Рыцарь рухнул на землю.

Все произошло так быстро и вместе с тем так страшно, что восхищение сменилось ужасом: Грэхэм ехал назад посреди всеобщего молчания.

Рукоплескания раздались лишь тогда, когда на арене вновь появился граф Дерби.

Дамы и девицы в Сен-Жан-д’Анжели были совершенно правы, утверждая, что граф был самым красивым всадником, какого только можно было увидеть на парадном коне.

Трудно было представить себе более изящного рыцаря, чем граф, выехавший на ристалище, хотя он был бледен и кровь кипела в его жилах: он жаждал отомстить за смерть того, кого убили на его глазах.

Уильям Рамсей, родственник Александра Рамсея, о коем мы говорили ранее, принял вызов графа.

Уильям был столь же храбрый рыцарь, как и его брат.

Противники кинулись друг на друга.

Уильям целил, подобно своему предшественнику, в грудь, а граф хотел поразить противника в голову.

Оба копья сломались, оба коня поджали колени, но бойцы удержались в седлах.

Каждый взял новое копье, и поединок возобновился.

Исход второго столкновения был иным, хотя оба рыцаря по-прежнему стремились сразить друг друга.

Копье Уильяма скользнуло по латам, а копье графа, пробив шлем противника, пригвоздило шлем к черепу.

Уильям раскинул руки и упал.

Все сочли его убитым, хотя он еще дышал, но так слабо, что, когда рыцаря перенесли в его стан, первым делом послали за священником.

Уильям исповедовался, не успев снять шлема.

— Пусть Бог даст и мне исповедаться с шлемом на голове и умереть в доспехах! — сказал граф Дерби, ничем больше не занимавшийся, кроме как заботой о раненом.

Когда исповедь закончилась, Александр Рамсей положил своего брата на землю и, поставив правую ногу на голову раненого и собрав все свои силы, вырвал обломок копья из шлема и черепа.

После чего тот встал и, потирая лоб, с улыбкой сказал:

— Ладно, вот я и ожил!

Турниры были закончены.

Были розданы призы (граф проявил обычную свою щедрость), и все разъехались по домам.

Граф же немедленно выехал в Кале, где застал осаду в прежнем состоянии.

— Какие новости, кузен? — спросил король после того, как обнял графа.

— Хорошие, государь. Шотландия готовится к вторжению в Англию.

— И это вы называете хорошими новостями! — возразил Эдуард.

— Да, государь, ибо вся страна знает о нем, и, если с шотландцами не случится беды, меня это сильно удивит. Неужели, ваше величество, вы полагаете, что я покинул бы Англию, если бы вашему прекрасному королевству угрожала хоть малейшая опасность?

— Вы правы, — согласился король. — Подождем здесь.

XI

Так обстояли дела, когда возник новый инцидент, который мы не можем обойти молчанием.

Рамсей и Лидсдейл были старыми друзьями и давними боевыми товарищами и всегда сражались бок о бок, когда речь шла об отражении нашествия англичан.

Но случилось так, что в одной из последних битв Рамсей взял штурмом укрепленный замок Роксбург, что еще больше усилило к нему расположение короля.

В то время — сразу после турнира, — когда должно было начаться вторжение, Давид Брюс изъявил желание вознаградить этот подвиг и назначил Рамсея шерифом графства Роксбург, на должность, что прежде занимал кавалер Лидсдейл.

Старая дружба не выдержала испытания, когда Лидсдейл узнал, что король обездолил его в пользу Рамсея.

В тот день, когда Рамсей вершил правосудие в Хэрике, на него напала группа вооруженных людей, среди которых он заметил Лидсдейла.

Рамсей был ранен, но, будучи убежден, что друг не может желать ему смерти, позволил отвезти себя в уединенный замок Эрмитаж, затерянный среди болот Лидсдейла.

Там он был брошен в подземелье, и дверь за ним закрылась, чтобы больше не открыться никогда.

Сквозь щели в потолке этой темницы — над ней располагался склад зерна, — сыпались зернышки: в течение многих дней они были единственным пропитанием узника, но он все-таки умер; четыре века спустя его кости были найдены каменщиком, раскопавшим руины замка.

Давид Брюс, узнав о совершенном преступлении, страшно разгневался и изъявил желание отомстить, но кавалер Лидсдейл был слишком могуществен, чтобы его можно было наказать; к тому же короля тогда поглощали другие заботы, а не желание покарать человека, в ком он скоро будет испытывать столь большую надобность.

Однако кавалер Лидсдейл не забыл о тех преследованиях, которым Давид Брюс пытался его подвергнуть, и тоже дал зарок когда-нибудь, если представится случай, отомстить за себя.