Книга Альма. Ветер крепчает - Тимоте де Фомбель

лет назад?

– Да.

– А мне он рассказывал, что видел вас совсем недавно: в порту Ла-Рошели, на следующий день после того, как из него вышла «Нежная Амелия».

Гардель не спеша разглядывает лицо Пуссена, потом продолжает:

– В тот день вы были в Ла-Рошели. А через пять дней – уже в Лиссабоне, в наших рядах. Снова чистая случайность?

Пуссен молчит.

– Чтобы добраться из Ла-Рошели в Лиссабон по суше, нужно иметь серьёзное желание, – говорит капитан с нажимом.

– У меня было два крепких коня. И вы правы, я хотел получить это место.

– Настолько, что по неосторожности утопили вашего друга Бассомпьера с подмастерьем в порту Ла-Рошели?

Пуссен изменился в лице.

– Никогда! – выпалил он с чувством.

Он смотрит на Гарделя. Неужто капитан всерьёз его подозревает?

– Смерть плотника – неприятность, о которой я узнал с большой досадой, – говорит Гардель. – И жалею, что меня не было, когда это случилось.

– Где вы были? – спрашивает Пуссен.

– Я вам отвечу, в качестве исключения. По просьбе господина Бассака я уехал на неделю в Нант. Бессмысленная трата времени, которую мне навязали ради знакомства с плантаторами с Мартиники. За те восемь дней перед отплытием, что меня не было, господин Бассомпьер успел закончить работу, спустить корабль на воду и затем умереть. Мне крайне обидно, что он выбрал именно это время, чтобы отойти в мир иной.

– Думаю, он не выбирал.

Гардель вглядывается в темноту за окном каюты.

– Да, просто так говорят.

Молчание. Он продолжает:

– Пока я был в Нанте, Бассак послал своего счетовода Жана Ангелика присматривать за работами в Ла-Рошели вместо меня. Конечно, у этого юноши прекрасное образование, чудные светлые локоны и модные туфли, но он ничего не смыслит в том, как снаряжают корабль почти в триста тонн, обшивают борта или нанимают кока!

Плотник даёт Гарделю выговориться. Если бы капитан подозревал его всерьёз, он бы так не болтал. И вообще не сказал бы ни слова.

– Вы правы, я здесь не просто так, – говорит Пуссен, чтобы тот ему поверил. – Я очень любил Бассомпьера.

– О!

– Он мой наставник и мой друг.

– Так, значит, вы пришли закончить его творение.

– Возможно.

– Ну а я, – шутит Гардель, – пятьдесят лет борозжу моря из любви к смеху чаек и сардинам в масле. Я вам не верю, Пуссен.

Взгляд его вновь устремляется сквозь оконную раму. Ему показалось, что там мелькнула летучая рыба или мелкие птички пронеслись в ночи у самого стекла. Он наклоняется к окну, но за кормой лишь белеет длинный пенный след.

– Теперь уходите, – говорит он наконец Пуссену. – Мы с вами ещё поговорим. И скажите этому юнцу Марту, чтобы входил.

Пуссен встаёт в совершенной растерянности. В дверях он натыкается на Жозефа, даже не взглянув на него.

– Иди сюда, – приказывает Гардель. – И дверь закрой.

Жозеф заходит. Волосы у него ещё мокрые после штормовой ночи. Он останавливается возле двери и стоит.

Гардель достаёт из кармана листок, разворачивает его и прижимает к стене. Затем извлекает из подкладки сюртука несколько булавок и втыкает их по углам загадочной записки Люка де Лерна.

– Видишь, малец, я как король, который вызывает среди ночи своих маркизишек. Паларди, Пуссен, Март… Маркизишки, дрожащие в ожидании, что же им скажут.

Гардель воткнул последнюю булавку.

– Каждый боится, что его величество вышлет его из Версаля… Вот только у нас, в море, не столь утончённые нравы. Здесь не церемонятся… К примеру, когда через несколько дней невольников выведут на палубу, я придумаю какую-нибудь провинность, которой никто из них не совершал. И накажу за неё кого-нибудь, наугад. Тем самым надолго обеспечив покой на борту. Порой скормить кого-то одного акулам бывает выгоднее.

Жозеф не отвечает. Он давно знает, что это маленькое королевство держится на страхе.

– Нет, – продолжает Гардель, – здесь не цепляют на всё кружева с лентами. Здесь не Версаль и не английский двор.

Он прохаживается по каюте.

– Я много думал о том, что ты вызнал у Кука.

– Он мне доверяет. Было не сложно…

– Замолкни!

Жозеф сцепляет за спиной руки и наклоняет голову, как послушный мальчик.

– Ты говоришь, – продолжает Гардель, – что он рассказал тебе о годах, проведённых при Люке…

– Да.

– Толку от этого никакого.

– Почему?

– Всё это он уже говорил нам и так.

– Нужно было убедиться… – скромно замечает Жозеф.

Если бы мы незаметно прокрались ему сейчас за спину, то увидели бы, что он достаёт из-за пояса маленький чёрный прямоугольник размером с ладонь, но значительной толщины.

– Значит, он рассказал тебе, что наш пират любил золото и был очень набожным…

– Да.

– Как увлекательно…

Гардель ударяет кулаком в стекло так, что оно едва не бьётся.

– Есть хоть одна живая душа, которая этого не знает?

– Простите?

– Ещё когда мне было двадцать, Карибское море называли «купелью брата Люка».

Жозеф склоняет голову ниже. За спиной он медленно перекладывает прямоугольный предмет из-за пояса в рукав.

– В следующий раз, – продолжает Гардель, – мы бросим якорь в Сан-Доминго.

– Если Бог приведёт.

– Это я приведу, малец. Приведу корабль в Сан-Доминго. И, если ты к тому времени не укажешь конкретную точку на карте, где зарыто сокровище, я привяжу тебя к якорю, и ты, распятый, полетишь вместе с ним прямо в ил.

Он не видел, что Жозеф в эти пару секунд успел прыгнуть вперёд и вернуться на место.

Когда Гардель поворачивается к нему, Жозеф делает вид, что всё это время стоял смирно. Махнув ладонью так, будто отгоняет дурной запах, капитан выпроваживает мальчишку:

– А теперь сгинь. Даю тебе последний шанс.

Гардель в каюте один. В руках у него чёрный прямоугольный предмет. Он поднял его со стула, где сидел плотник.

Это книга. Маленькая толстая книжка в чёрном кожаном переплёте. Наверное, Пуссен обронил.

Гардель переворачивает её и читает два тиснённых на обложке слова. Глаза его блестят.

«Четыре Евангелия».

Самое время взяться за подобное чтение. Если правда всё, что он знает о Люке де Лерне, разгадка должна быть где-то на этих страницах. Как он сам не подумал прежде?

Он прочтёт их сто раз, если нужно. И найдёт ответ.

На палубе Жозеф присоединяется к прочим матросам. Дождь кончился. Небо позади понемногу яснеет.

Он слушает команды, брасует в темноте паруса, но глаза его постоянно возвращаются к носу корабля, как стрелка компаса на север. Он думает о той девушке в погребе.

Только что, в каюте капитана, он привёл в действие последнюю часть своего плана, положив на стул предмет, выглядевший со стороны как бомба.

37. Отогнать тени

Альма догадывается, что день вернулся. Запертый деревянный люк прямо над ней окаймляет тонкая белая полоска.