Книга Машка, или Ключи от счастья - Людмила Сурская

Машке снился сон. В заросшем кусте старой жёлтой акации пел соловей. А она чувствовала, что замерзает. Сковывающий холод расползался по телу, беря в плен всё новые и новые участки, не позволяя шевельнуть ни ногой, ни губами, чтоб кричать о помощи. А соловушка всё заливался и заливался. "Что же это происходит такое?" — хотелось заплакать от обиды Маше, но вместо слёз выпали льдинки. "Соловей поёт, а меня забирает мороз. Замерзаю несчастная. Ведь такого просто не может быть. Лето, цветёт акация, откуда взяться морозу. Спасите, ну хоть кто- нибудь", — пробовала она крикнуть и не могла пошевелить не послушными губами. Её спасло солнышко, вступившее с ходу в борьбу с морозом, горячим лучиком своим растопившее ледяные губы. Оттаяла грудь и жизнь заструилась по телу живительными реками. Ещё минута и сгорающая Машка пыталась уползти от палящих лучей ярила в тень акации с соловьём. Но хитрое солнышко, скользнув следом, опалило лоно, поиграв горячим пальчиком в щели. Желание с бешеной силой рванулось наружу. "Что я делаю голая, на поляне, в кустах?" — провела она рукой по действительно голому телу и в страхе сжавшем сердце, проснулась. — "О! Это только кровать и рядом Кирилл", — обрадовалась, шепча она, прижимая рукой выпрыгивающее сердце.

— Малышка, я напугал тебя, — виноватые глаза его, совсем рядом.

Машка спрятала улыбку на его плече. Сейчас ей было смешно, а тогда в студии, первым желанием её было всё перебить, перецарапать и хорошо плюнув, в бесстыжую рожу, уйти, хлопнув дверью. Но это было бы скучно и по-бабьи затёрто. А, так перетерпев, Маша заставила его мучиться и страдать. Может быть даже этим, убережёт его ухарскую головушку от новых более опасных для её благополучия ошибок и глупостей. "Ведь как старался, даже Сашу в помощь приволок. А я-то ломала голову, каким мылом он будет из этого дерьма отмываться. Выбрал правильный, не проигрышный вариант, Александра. Наверное, уже самое время позволить себя ему уговорить".

— Я не хотел, мышонок. — Его покаянный шёпот, и сыпавшиеся на Машку поцелуи, расслабляли. — Малыш, я только тебя люблю и Пашку. Потерпи, не наказывай меня, детка.

"Что поделаешь, если каждый сантиметр кожи любит его запах, рот, глаза, стриженую голову. Вот эти неутомимые руки, широкую грудь. Как сопротивляться, если таю и горю под его колдовскими пальцами. Обеднить себя, лишить своё тело радости и во имя чего? Чтоб плакать потом холодными от горя и одиночества ночами, упиваясь своей гордостью и обидой. Но ведь я знала, что будет нелегко и около него всегда будут бабы. И он прыгал мячиком из постели в постель. Теперь Кирилл мой, только мой и Пашкин. Он сейчас не врёт, а всё дальнейшее будет зависеть от меня, от моей умной головки. Будет моё счастье продолжаться долго или эта яркая звезда, заглядывающая в окошко нашей спальни, будет искать каждого из нас в своём окне. Мне очень хотелось получить его. Получила. Вот и пользуйся. Держи его, дожимая до нужного мне стандарта", — улыбалась Маша, счастливому Кириллу, следуя своим рассуждениям.

— Я замёрзла, — потёрлась она о его руку.

— Господи, девочка, сейчас согрею маленькую мою птичку, — его руки понеслись по Маше, разгоняя кровь. Заставляя забурлить её, как незрелое вино. Хмельные поцелуи напоили губы. Машка, стряхнув последние сомнения, принялась жадно пить тот дурманящий хмель.

Усталая, счастливая, она шептала:

— Красивый день сегодня.

— Да, золотко моё.

— Иней причудливой паутиной путается в ветвях.

— Да, паучок мой. Крепче твоей паутины я не встречал.

— А сосны в белых узорчатых полушалках.

— Я люблю тебя.

— Скажи это ещё раз.

— Люблю! Люблю! Люблю!

Маша знала, он не играет и не сочиняет, это самая настоящая правда. Но любовь шального парня не снимает с Машки боевого дежурства у его персоны и не даёт права на расслабление. Она голодным паучком будет всегда на чеку. "Ты голубчик мой попал, — нежилась она в его руках, — в такую паутину, которую трудно будет разорвать!"

А он целовал и оправдывался:

— Машка, как ты меня напугала. Любовь моя, я чуть не скатился с рельсов. Прости меня, детка, — нежил он её пальчики. — Я безумно тебя люблю, котёнок. Не будь жестокой, звёздочка моя, я потихоньку сделаюсь образцовым мужем. Потерпи, не бросай меня.

Слушая его мурлыканье, Маша, пользуясь темнотой, улыбалась:- "Говори себе, говори голубчик, старайся. Ах, как мне это нравится!"

"Нет, так на самотёк процесс пускать нельзя. Надо руку держать на пульте, — металось в его обрадованной голове. — Торопясь, срочно, делать ещё одного ребёнка, и без откладывания в долгий ящик. Макса учил, а сам чуть не облажался. Нечего рисковать. Надо тащить её в загс, привязать Манюню к себе детьми и чем больше, тем лучше. А то ведь можно и потерять так-то. Работа у меня такая, что бабы всегда рядом вьются. Надо, чтоб надёжно было".

"Раз тянутся руки к женскому, но не моему телу, значит, хватает ещё силёнок. Явная не доработка с моей стороны. Надо исправлять такую ошибку, — сладко улыбалась ему Маша. — Выжать его. Довести до белого колена. Посмотрим тогда, как он со щедрот своих будет отстёгивать ласки другим".

— Хочу ещё, — прошелестела Маша, потянувшись за поцелуем.

— Бог мой Машка, в чём проблема-то. Только пожелай. Пока в аптеку за "виагрой" не бежать, — неосмотрительно обрадовался он, плывя в расставленные Машей сети.

"Тра-ля-ля…" Голова трещала от захлёбывающегося трезвоном дверного звонка. Он сел, с трудом раздирая глаза и никак не желая просыпаться. "Утро, а, кажется, только заснул", — мотнул головой Кирилл, избавляясь от цепко держащего сна.

— Кого леший принёс в такую рань, — ворчал он, натягивая наспех домашние трикотажные брюки, ища голой ногой неизвестно где спрятавшиеся тапочки.

— Иду, иду, — прокричал он, удивляясь нахальству ранних гостей, принявшихся от нетерпения стучать в дверь. "Если Юлька, точно получит", — разозлился он, открывая запоры.

— В-вы кто? — протёр он глаза, вытаращившись на мужчину и женщину с ворохом сумок и чемоданов.

Мужики нынче хлипкий народ, так и остались с раскрытыми ртами, вопросительно посматривая друг на друга. Шок прошёл первым у дамы. Закрыв рот открывшийся удивлением, она открыла его снова и уже для дела.

— Мы здесь вообще-то живём, — потеснила она его, решительно протискиваясь между ним и дверью в квартиру. — А вот ты что тут делаешь? — ткнула она пальцем, затянутым в тонкую перчатку ему в голый живот.

"Вот это залёт, — приходил от неожиданности в себя Кирилл. — Кто б думал о таком подарке. Жили, не тужили, и на тебе такой сюрприз. Это точно Бог за вчерашнее варенье наказал".

— И я живу тут, — не моргнув глазом, отрезал Таран, сообразив, наконец, кто перед ним и убирая сверлящий пальчик тёщи от своего живота.

— Что, что, — заволновалась дама, — это как?

— Как муж вашей дочери.

— Что? Как? Валентин, ты чего стоишь за порогом собственной квартиры, проходи, — взвизгнула она, выводя из оцепенения мужа. — Разбираться, похоже, надо. Ты посмотри на него. Это ж с плаката дочери твоей ненормальной лицо. Только всё хуже, оно живое. — И новый разворот на Тарана. — Чего скажи на милость, ты лыбишься нахал? У меня пока куриной слепоты нет.