Книга Посторонний человек. Урод. Белый аист - Людмила Георгиевна Молчанова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Понимаете, не могу! — Николай Павлович окинул задумчивым взором небольшой кабинет. — Этот Терентьев у меня в печенках засел. Никогда не думал, что так повоевать придется за его жизнь, — признался он.
— Похвально! Весьма похвально! Так должно и быть, мой дорогой! Жаль, что вы не побывали на фронте. Многому бы научились, очень многому!
Оба помолчали. Ранцов крепко потер пальцем свой холеный, чисто выбритый подбородок. Слегка скривив губы, искоса глянул на старика.
— Я, кажется, нетактично поступил сегодня? — начал он, почему-то оглядываясь на дверь. — Но, честное слово, не мог иначе!
— Это вы о чем, дорогой? Ах, вы о юноше? Зря, зря обидели его. Неудобно получилось. Я вот заглядывал в палату, а у Климовой заплаканы глаза. Не положено расстраивать больных! И себя взвинчивать такими пустяками не следует. Ведь после такого разговора нервничали на операции? Признайтесь, дорогой! Думаете, я не заметил? И что вам пришло в голову кричать, да еще на такого славного парня. Ну и обманул, ну и прошел без пропуска! Экая беда! Хотел повидаться с матерью...
— Нервы были напряжены, — виновато проговорил Ранцов.— Больную скоро оперировать придется, а она возьмет да и загриппует. Ведь в городе грипп. Что же я ее тогда — на стол с температурой положу? Как, по-вашему?
— Постойте, постойте! — Кондратий Степанович недоуменно уставился на Ранцова. — О чем это вы толкуете? Разве оперировать Климову уже вам поручено?
— Пока нет, но, кажется, придется. Неужели не слышали этой истории? Климова — как раз та женщина, которая развела нашего уважаемого доцента с мужем. И навряд ли Галина Ивановна... — Заметив настороженное движение старика, Ранцов усмехнулся. — Сами знаете женское сердце. Оно долго помнит обиды. Разве вы ничего не замечаете на обходах? Да если Галина Ивановна и согласится оперировать Климову, то вряд ли она будет спокойна у стола, и может случиться... — Ранцов помолчал и добавил: — Вы ведь тоже, вероятно, не возьметесь провести эту операцию. Вам будет трудно выстоять несколько часов у стола. Придется, видно, мне, грешному, отдуваться...
Кондратий Степанович все больше и больше хмурился, едва сдерживаясь, чтобы не вспылить. Он обо всем прекрасно знал. Он знал больше, чем даже мог догадываться этот молодой хирург.
— Напрасно вы прислушиваетесь к разговорам, — сухо промолвил старик. — И сердца настоящего женского вы не знаете. Скажу по совести, оно иногда бывает куда человечнее и благороднее, чем некоторые мужские сердца. — И, помолчав, добавил: — А за выдержку Галины Ивановны вы можете не волноваться...
* * *
Дни в клинике похожи один на другой. Течет своя жизнь — беспокойная, полная напряженности. Проходят линейки, ровно в девять начинаются обходы палат, по вторникам и четвергам проводятся операции. Поступают новые больные, выписываются выздоравливающие.
Ушел мальчик Кеша, которому так хотелось попасть на первомайскую демонстрацию. Очень медленно, но начал поправляться тракторист Терентьев после повторной операции. Это событие было настоящим праздником не только для хирургов, но даже для сестер и санитарок. Возвращение к жизни тяжело больного считалось общим делом дружного коллектива.
Но Агничку ничто не радовало. Она даже не замечала, что в больничном парке зазеленели старые липы. Горе не маленькое, если убеждаешься в непрочности первой дружбы.
С того несчастливого дня, когда Агничка провела Володю в палату повидаться с матерью, они больше не встречались. Мария Петровна уверяет, будто сын занят в институте, но это, конечно, неправда. Агничка прекрасно видит на ее тумбочке пышные ветки сирени, свежие лесные цветы, свернутые треугольничком записки.
А на окне у Агнички черемуха так и завяла, не распустившись. У желтых купавок успели облететь лепестки — остались лишь крохотные сердцевинки на длинных тонких стеблях.
И мама уже несколько раз допытывалась: отчего Агничка ходит хмурая, опустив голову. Беспокоится. Возможно, думает, что запустила лекции в институте, и не догадывается, какое у нее горе. А может быть, и догадывается, только ждет, что Агничка сама ей обо всем расскажет, как в тот вечер. А разве расскажешь кому-нибудь о таком деле?..
Видно, права была Агничка, держась в сторонке от ребят. Не умеют они дружить, не умеют ценить дружбу...
Девушка горько усмехалась, вспоминая свои наивные мечты. Как все глупо! Деревня, сельская больница... Большое дело!.. Никуда и никогда она, конечно, не уедет, останется при клинике, так и состарится здесь, как состарился Кондратий Степанович. Ну и что же, пусть будет так... Она сумеет выбросить из головы все глупости и заняться делом.
И все же, входя в полутемный, прохладный вестибюль, Агничка невольно осматривалась по сторонам. Но место за колонной пустовало.
Девушка не могла знать, что Володе так же нелегко. Он не меньше ее грустил об утерянной дружбе. Он терпеливо старался разобраться в своих мыслях — и не мог. Володя горячо любил мать, но все же чувствовал себя точно обездоленным ею. Казалось, она отняла у него не одну лишь радость, но поколебала и веру в людей. Почему-то в просьбе матери Володе чудилось беспокойство не только о постороннем человеке, но и о себе. Она, словно чего-то боясь, не договаривала. Но неужели та, другая женщина, — мать Агнички и старый хирург с удивительно ясными глазами так злопамятны, что способны отказать в помощи больному человеку, способны на что-то нехорошее?..
С каждым днем мир меняется, становится иным, все больше и больше преображаясь. Значит, и здесь старое, уродливое должно отойти прочь, уступить дорогу чистому, молодому. Иначе зачем тогда жить, если не ожидать нового, хорошего? Почему он и Агничка обязаны отвечать за ошибки своих родителей? С этим Володя смириться не мог. Он помнил, с каким жаром и уважением Агничка говорила ему о врачах, о своей матери.
* * *
В субботу Агничка задержалась в клинике дольше обычного. Спускаясь в вестюбиль, она вовсе не думала ни о чем постороннем. И вдруг отчаянно застучало сердце — у колонны стоял Володя.
Она сделала к нему шаг, другой, остановилась. Затем, круто повернувшись, быстро пошла к выходу.
Володя догнал девушку за дверью. Ни за что он не отпустит ее! Пусть выслушает его! У него важный разговор!
Еще никогда не видела Агничка таких умоляющих глаз, такого виноватого выражения лица. Ну что же! Она, пожалуй, согласится его послушать, но это будет в последний раз...
Агничка направилась было к скверу, но Володя отрицательно качнул головой.
— Только не там!—попросил он тихо и, забрав
