Книга Первые бои добровольческой армии - Сергей Владимирович Волков

весь на знание и добросовестность старика. Спустя час добрался до двух домиков, в которых все и разместились. Лошадей в орудии отпрягли и задали корм, время потратили на переноску раненых с орудийных ящиков в хаты и, наконец, добрались до теплой хаты. Моментально все погрузилось в сон. Спать приходилось стоя или сидя на том месте, где человек находился, но все же все спали мертвым сном. В соседней комнате подполковник Миончинский и поручик Казанли возились над починкой испорченного стреляющего приспособления, которое к концу отдыха им удалось исправить. В помещении, где спали люди, раздался выстрел, затем стон раненного, к счастью не тяжело, несколько криков голосов стоящих ближе к пострадавшему, потом снова все стихло. Некоторые даже не проснулись, а над остальными усталость брала свое, и они, проснувшись было, опять погрузились в сон. Оказалось, что один из партизан, не разрядив винтовки, случайно произвел выстрел, естественно, что в комнате, буквально набитой людьми, был кто-то ранен, к счастью лишь один.

Отдохнув часа два, стали собираться, ездовые повели поить лошадей. Полковник Чернецов, желавший до рассвета выбраться на вчерашние бугры, торопил, и ездовые, по приказанию подполковника Миончинского, должны были вернуться, не напоив лошадей. Уже совсем рассветало, когда теперь еще более немногочисленный отряд подошел к вчерашним буграм. Решено было возвращаться обратно в Каменскую. Отряд, лишившийся офицерской роты и понесший большие потери, не мог воевать. По направлению к Глубокой случайно заметили скоро бежавшего к отряду человека.

Колонна остановилась. Бежавший оказался партизаном, который заблудился во время вчерашнего ночного боя и был схвачен большевиками, почему-то сразу его не расстрелявшими, и теперь он бежал. По его словам, около мельницы на окраине Глубокой, которая была видна в верстах двух, скопилось много красногвардейцев. Полковник Чернецов приказал обстрелять ее и кстати проверить боеспособность орудия. Наш командир его отговаривал, говоря, что не стоит себя обнаруживать орудийными выстрелами и что бывший есаул Голубов, командовавший красными, воспользуется нашей неудачей и своими превосходными силами нас атакует. Несмотря на это, Чернецов приказал открыть огонь.

Удачные попадания, выскакивающие из домов и разбегающиеся большевики, невольные возгласы одобрения партизан, показывающие, что дух в отряде не умер, увлекли полковника Чернецова, и он заставил выпустить более 10 снарядов. Наконец орудие взялось в передки, и отряд двинулся дальше. Лошади, ничего почти не евшие, не отдыхавшие, а главное, не поенные в течение полутора суток, еле везли орудие. Люди, только что ожившие, снова поддавались усталости и уныло брели, многие отставали от колонны.

Полковник Чернецов вел отряд не по дороге. Мысли каждого были направлены в Каменскую и к ожидавшему там отдыху, но у всех было какое то недоброе предчувствие новой надвигавшейся беды, оно еще более усилилось, когда отряд, не пройдя и четверти пути, увидел перед собою на горизонте 7–8 конных, которые удалялись по мере приближения колонны и продолжали маячить. Так прошли версты три, перешли овраг и взобрались на ровное место, доминирующее перед окружающей местностью, но с которого перед нами сразу не было видно впереди лежащей местности. Маячившие конные исчезли.

Пройдя саженей 200, перед отрядом открылась картина, которой все так не желали; в верстах двух с половиной в боевом порядке был расположен ненавистный партизанам 27-й Донской большевистский полк под командой Голубова, выбранного командира, бывшего есаула. Было видно, как 4-орудийная батарея становилась на позицию. Партизаны стали рассыпаться в цепь. Орудие снялось с передка. Рассыпалось человек 10, остальные, отстав, с трудом догоняли. О переговорах, столь обычных для казаков при другой обстановке, не приходилось и думать. Цепи открыли огонь по надвигавшемуся противнику. Чернецов, понимая, что при всем геройстве партизан атаки им не выдержать и что отряд, будучи окружен, так или иначе погибнет, решил, не принимая боя, отходить к полотну железной дороги, рассчитывая на помощь из Каменской.

Последовало приказание, стали отходить. Казачья батарея открыла удачный огонь. Кавалерия стала огибать наши фланги, и, чтобы не быть окруженными, отряду нужно было быстро двигаться, чтобы успеть, не дав себя окружить, достигнуть полотна. Лошади орудия почти отказывались идти рысью. Неожиданно перед орудием была замечена маленькая, но глубокая яма, ездовые быстро повернули в сторону, но, отдавая в то же время лошадям повод, который был все время из-за усталости коней коротким, лишили на минуту коней поддержки, и подручная среднего уноса, споткнувшись, упала, через нее подседельная, и орудие остановилось, лошади барахтались, запутавшись в постромках. Два нормальных разрыва шрапнели легли сбоку от запряжки, партизаны были впереди, не задерживаясь, было приказано отстегнуть вагу, и орудие на одних корнях продолжало идти рысью, рассчитывая со следующего бугра открыть огонь. Знаменитый Шлагбаум, белый коренной конь гигантских размеров, и тут не выдал. Подняв лошадей с помощью подбежавших юнкеров пешего взвода и распутав постромки, уносы догнали орудие.

Кавалерия наседала, и орудие, достигнув бугра, продолжало двигаться дальше. Отряд, отступая, отклонился от взятого было направления, так как конница противника, не давая возможности отряду задерживаться, заставляла его двигаться в нежелаемом направлении, а именно, идя к полотну, отклоняться в сторону Глубокой. Но делать было нечего. Сильно пересеченная местность отнимала последние силы, как у людей, так и у лошадей. Наконец орудие подъехало к глубокому оврагу, поросшему кустарником, переехать уже не было возможности. Полковник Чернецов приказал бросить орудие. Ездовые стали выпрягать лошадей, номера сняли орудие с передка. Командир сначала хотел дать несколько выстрелов, но потом, видимо, решил, не успеет испортить пушку, а потому приказал снять замок, прицел и угломерный круг, после чего общими усилиями юнкеров орудие было скинуто в овраг.

Орудие, скатываясь в овраг с крутого откоса, перевернулось и повисло на толстых, торчавших на скате корягах. Подполковник Миончинский остался доволен спуском орудия, при перевертывании которого погнулась коробка-кронштейн, и, будучи уверенным, что орудие вышло из строя, приказал пешим юнкерам догонять полковника Чернецова. Замок, прицел и угломерный круг приказал дотащить до полузамерзшего ручейка, который был виден на дне оврага, куда все и бросить, что было исполнено.

Сам же командир с ездовыми и частью номеров, севших на освободившихся лошадей, также поскакал догонять ушедших. Итак, отряд оказался в балке, три края которой заняли скакавшие всадники, на ходу стрелявшие по бегущим с очень близкой дистанции. Полковник Чернецов, видя гибель отряда и желая уменьшить число жертв неудачного похода, приказал подполковнику Миончинскому прорываться со всеми конными, сам же остался с партизанами. Подполковник Миончинский, собрав человек 20 конных, выскочил из оврага, размахивая носовым платком, изображавшим белый флаг, и бросился мимо озадаченного и не понимающего, в чем дело, противника, держа направление на Каменскую. Когда большевики сообразили, было