Книга Последний проблеск света - Клэр Кент

могла бы попросту потерять сознание или умереть от удовольствия.

Он усмехается, черты его лица расслабляется.

— Тогда хорошо.

— Да. Даже лучше, чем хорошо.

— Ты бы сказала мне, если бы я был слишком груб, верно?

Мое сердце сжимается от робкого вопроса в его глазах.

— Да. Я бы сказала тебе, Трэвис. Я же сама просила жестко. Если я правильно припоминаю, я умоляла об этом.

— Да. Наверное. Просто убеждаюсь. Хочу быть уверенным, что хорошо с тобой обращаюсь.

Я поглаживаю его щеки обеими руками.

— Трэвис, ты хорошо со мной обращаешься. Ты всегда хорошо со мной обращаешься. Я никогда не встречала кого-нибудь, кто обращался бы со мной лучше.

— Хорошо, — он делает паузу. Затем бормочет: — Взаимно.

Я неуверенно улыбаюсь ему в ответ, когда он наклоняет свое лицо к моему. Мое сердце замирает, как всегда, когда мне кажется, что он может поцеловать меня, но он этого не делает.

Вместо этого он утыкается носом в мое горло, прижимаясь мягким поцелуем к точке, где бьется пульс.

Это кажется неожиданно нежным, и я обвиваю его руками, обнимая.

Теперь его тело стало более мягким. Не таким обжигающе горячим.

Мы еще несколько минут лежим, прижавшись друг к другу, пока я не спрашиваю:

— Ты не навредил своей лодыжке из-за всей этой активности, нет?

— Нет. Все просто прекрасно, — он глубоко выдыхает. Я чувствую, как воздух покидает его легкие.

Я сглатываю. Мои руки слегка поглаживали его спину, но теперь замирают.

— Да.

— Наверное, нам следует уехать завтра.

У меня сводит живот, хотя я знаю, что это правильно. Мы должны это сделать. Возможно, человеческая натура снова сводится к тому, что каждый сам за себя в погоне за выживанием, но оставаться здесь, пока всем нашим близким грозит опасность — это попросту невыносимо и эгоистично.

— Д-да.

Он поднимает голову и встречается со мной взглядом.

— В конце концов, придется уйти. Наши люди нуждаются в нас.

Он не говорит этого вслух, но я знаю, что он думает о Шэрил.

Его связь с ней всегда будет сильнее, чем его связь со мной. По веским причинам. Он знал и любил ее много лет.

Трэвис — мой попутчик и временный партнер для секса, но я не настолько глупа, чтобы ожидать чего-то другого.

Может, я и молода, но не глупа.

Место, в которое превратился этот мир, способно лишь вредить. И в конце концов ты теряешь людей, которых любишь.

Я снова пытаюсь улыбнуться.

— Приятно было побыть здесь, иметь возможность отдохнуть… но сейчас пора уходить.

Что-то меняется в выражении лица Трэвиса. Что-то, чему я не могу дать названия.

— Да. Пора идти.

В тот вечер на ужин я готовлю красную фасоль с рисом. Я нарезаю и обжариваю на гриле несколько консервированных сосисок, чтобы добавить к гарниру. Я не была уверена насчет этих сосисок, потому что мясо в банке — это «кот в мешке», но на самом деле они довольно вкусно сочетаются с фасолью и рисом, и Трэвис несколько раз за едой говорит, как ему это нравится.

Псу это тоже нравится. Он получает несколько кусочков сосисок.

Когда мы прибрались, я выпускаю пса и сажусь на заднюю ступеньку, пока он убегает в лес. Вечер кажется приятным. Воздух не очень густой и не слишком горячий.

Есть одно место за деревьями, откуда я могу видеть закат.

Трэвис выходит, чтобы присоединиться ко мне с остатками своей бутылки пива, и молча садится рядом. Он кладет предплечья на бедра, слегка наклоняясь вперед, чтобы увидеть, как солнце садится на небе.

Интересно, испытывает ли он те же тяжелые и душераздирающие чувства, что и я?

Мне действительно понравилось это место, и завтра мы должны его покинуть.

— Фиолетовым будет, — говорит Трэвис после нескольких минут молчания.

Я оглядываюсь и вижу, что его глаза устремлены в небо.

Он прав. Закаты после падения астероида стали странными. Дымка в небе меняет их внешний вид, цвет. Какое-то время цвета там вообще не было. Ничего, кроме тусклой серости. Но цвет вернулся примерно в прошлом году, уже не такой яркий, как раньше, и обычно преобладает один оттенок.

Сегодня вечером цвет темно-фиолетовый.

Мы наблюдаем, как бледно-голубоватое небо превращается в пурпурное, с краем светло-оранжевого цвета прямо вокруг солнечного шара. Окружающие горы и деревья загораживают нижнюю часть горизонта, но это все равно настоящий закат.

Это прекрасно. И странно грустно. Смотреть, как последний проблеск света окрашивается в пурпур. Наблюдать, как затуманенная яркость солнца медленно угасает по мере того, как оно опускается к горизонту.

Оставляя нас во тьме.

Но только после финального спектакля. Последнее слово солнца миру. Безошибочное доказательство его идентичности — его существования — даже когда оно исчезает.

Через несколько минут стеснение в груди и горле становится болезненным. Я протягиваю руку и нахожу ладонь Трэвиса на ступеньке между нами.

Он переплетает свои пальцы с моими и нежно сжимает. Мы держимся за руки, пока солнце не опускается за деревья.

Когда солнце снова взойдет, все будет по-другому.

Эта интимная передышка закончится.

Нам снова придется войти в избитый мир.

Уже темнеет, когда пес возвращается из леса. Он подбегает и обнюхивает Трэвиса, затем подходит ко мне и пытается протиснуться между моих ног, чтобы уткнуться носом мне в лицо.

Я освобождаю для него место, скользя ладонями вверх и вниз по его мягкой спине. Вчера мы смогли по-настоящему помыть его, так что сейчас он чистый. Его порезы заживают.

Комок в горле угрожает задушить меня, пока я позволяю животному уткнуться в меня носом. У него теплое тело. Прохладный, влажный нос. И собачье дыхание.

Он привязался к нам. Теперь он любит нас.

Он думает, что мы его люди.

Я издаю негромкий гортанный звук, пытаясь сдержать нарастающие эмоции.

— Мне так жаль, Лейн, — Трэвис протягивает руку, чтобы почесать собаке шею.

Он этого не говорит, но он не думает, что пес должен идти с нами. Я знаю все причины, которые он мог бы мне привести, и все они веские.

У людей больше нет домашних животных. Не в этом мире. Еда должна использоваться для того, чтобы накормить людей.

А не собак.

И пес снова и снова подвергался бы опасности в дороге с нами.

Четыре года назад я никогда бы не поняла такого решения, но сейчас я понимаю это.

Отчаяние меняет людей. Оно отнимает много хорошего в этом мире.

Я с трудом сглатываю, и мне приходится сглотнуть еще раз, прежде чем я могу заговорить. Я не знала наверняка, но мне не следовало надеяться