Книга «Маленький СССР» и его обитатели. Очерки социальной истории советского оккупационного сообщества в Германии 1945–1949 - Марина Евгеньевна Козлова

Кривопалов появился в Советской военной администрации во второй половине 1946 года. Во время описываемых событий ему было сорок пять лет. На партийных собраниях он постоянно выступал с критикой коллег по идеологическим вопросам, прибегая, как мы бы сказали, к изощренной аргументации в лучших традициях сталинского времени. Активность майора была замечена. Его выбрали в состав партбюро, чуть было не назначили партийным секретарем Управления информации СВАГ. Но одного голоса не хватило, и Кривопалов стал заместителем, отвечавшим за пропагандистскую работу.

Особенно ярко разоблачительные качества Криволапова проявились в 1948 году. И связано это было с запутанной идеологической коллизией, уходившей корнями в 1947 год. Весной 1947 года старший лейтенант А. В. Шнитке, служивший корреспондентом-организатором в Управлении информации СВАГ, при полном одобрении начальника отдела культуры А. Л. Дымшица подготовил к изданию свой «Альбом гравюр». Пробные экземпляры в порядке «сюрприза» были подарены ответственным работникам СВАГ, несколько экземпляров послали в Москву. Похвал и благодарности не дождались. Последовало указание: «…выпуск альбома, как вредного, прекратить, инициатора выпуска привлечь к ответственности»510. Комиссия ЦК ВКП(б)511 предложила откомандировать Шнитке в СССР еще в июне 1947 года, однако отправили его в Москву только через полгода512. Причем на январском (1948) отчетном партийном собрании Управления информации СВАГ вопрос об «Альбоме гравюр» не поднимался513. Очевидно, начальник управления С. И. Тюльпанов не собирался раздувать скандал. Однако спустить дело на тормозах не удалось. Шнитке уехал, но была определена другая жертва для идеологического разбирательства. Ею стал начальник отдела культуры Л. А. Дымшиц, благословивший выход в свет злополучного альбома514. Известно, что делу дал ход сам начальник Главного политического управления генерал-полковник И. В. Шикин515. В это время в СВАГ работала комиссия ЦК, проверявшая работу Управления информации516. Видимо, Шикин решил, что нужно продемонстрировать, как партийные постановления претворяются в жизнь в Германии.

29 марта 1948 года майор Кривопалов выступил на партбюро, а затем 5 апреля на партсобрании Управления информации СВАГ. Разбирали персональное дело начальника отдела культуры А. Л. Дымшица. Кривопалов подготовил развернутый доклад517. Обвинив Дымшица в «протаскивании альбома Шнитке», он призвал коммунистов «беспощадно бороться со всевозможными идеологическими извращениями, от кого бы они ни исходили»518. Оценка художественной ценности «Альбома гравюр» Шнитке, произведенная Кривопаловым, заслуживает цитирования как памятник эпохи идеологических кампаний позднего сталинизма. Сначала майор прибег к статистике и сосчитал соотношение гравюр на русские и немецкие темы. В результате пришел к пугающему выводу: автора больше занимала Германия, к которой он относился, видимо, с подозрительной нежностью: «Все эти немецкие темы сделаны более чисто, теплее, значительно веселее. Все выглядит культурнее, лучше, нежели в России».

Была разобрана практически каждая гравюра. Начал с обложки. «На обложке символическая, но дикая по содержанию гравюра – называется „Тоска по Родине“. Лучи северного сияния падают на ландшафт на западе, над обрывом стоит человечек тенью силуэта. О чем же тоскует автор? Вероятнее всего о Германии. Эта же гравюра повторяется на 31 стр. и вслед за этим на стр. 32 знаменитый автопортрет тоскующего автора с рюмкой. Вот идеология Шнитке. Идейно пошлая и безграмотная в художественном отношении галиматья, в которой рука чуть ли не больше головы…»

Гравюра «Встреча во дворе госпиталя» вызвала у Кривопалова сильнейшую негативную реакцию: «Одна из наиболее отвратительных по своей идеологической и антисоветской сущности гравюра. На первом плане женщина страшная, не ужас и тоска, а просто дегенеративность и отвращение на ее лице. Жалкая, убогая, допотопная телега, рядом немощный, тщедушный в фуфайке боец. И это происходит во дворе госпиталя в Житомире в 1944 г., и это картина о победителях! Страшно, мрачно и упадническое изображение советских людей-героев 1944 г.»

Кривопалов точно знал, чего не хватает в гравюрах Шнитке и что там обязательно должно присутствовать: «В его портретах и показе советских людей нет никакой радости оптимизма, нет силы. Такие люди… не могли победить фашистов»; «Нет ни одного малейшего штриха на тему „герои социалистического труда 1943–1947 годов“; …нет ни одного рабочего, офицера, солдата, партизана, колхозника, героинь женщин и молодежи. Есть старый курский крестьянин, старая украинка, старый солдат… немецкая танцовщица, немецкие церкви, голая натура. Вот кто у Шнитке представляет силу и мощь Советского Союза».

Обвинитель осудил Шнитке за «дискредитацию советского искусства» и вынес приговор его работам: «Альбом представляет из себя идейно чуждый политически вредный документ, уродливо, в искаженном виде изображает советскую действительность, дискредитирует нашу Родину и изобразительное искусство, тенденциозно показывает советских людей как страшно диких, мрачных и примитивных. Слово „советское“ автор ни разу не употребляет. Альбом Шнитке проникнут гнилым упадничеством»519. Все обвинения, озвученные Кривопаловым (чуждый, идейно-враждебный, политически вредный, идейно пошло, убого и вредно, безыдейность, упадничество, формализм, пошлость, аполитичность, тенденциозен, низкопоклонство, извращение, уродливо, гнилой либерализм, развращенный идеологически, политическая ошибка…), встречаются в постановлениях ЦК ВКП(б) по идеологии. Они не были открытием майора.

Спор во время обсуждения на партбюро разгорелся вокруг формулы обвинения – «политическое легкомыслие», «политическая беспечность» или серьезная «политическая ошибка». Дымшиц упирал на свое легкомыслие, скорее «недомыслие», Кривопалов усиливал обвинение, требуя, чтобы действия Дымшица, позволившего опубликовать «политически вредный альбом гравюр Шнитке», были расценены как «игнорирование указаний ЦК ВКП(б)». Его особенно задевало то, что Дымшиц сопротивлялся, увертывался от критики, не хотел каяться, как положено. А признание должно было быть формализовано, определено в русле партийной лексики, от формулировок зависело многое. Партбюро, назвав издание «Альбома гравюр» политической ошибкой, все-таки не пошло на поводу у Кривопалова. Содеянное Дымшицем было названо «политической беспечностью и притуплением партийной бдительности». Однако, вероятно, не без нажима со стороны майора партбюро рекомендовало вынести Дымшицу выговор с занесением в учетную карточку520. А это уже был тяжелый удар.