Книга Валерий Ободзинский. Цунами советской эстрады - Валерия Ободзинская
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Перестань, – голос Нели звучал глухо и обреченно.
– Да, я жалкий подонок, зачем тебе такой? – Валера ругал себя, но при этом испытывал какое-то удовольствие. Будто и не ругал, а с упоением жалел.
Слова Нели даже не сразу дошли до него.
– Я перестала понимать, кто я для тебя. Жена? Или обезьянка, которую ты показываешь всем желающим?
Стыд оглушил Валеру. Она слышала! Слышала, как ребята смеялись. Дурак, какой же он дурак! А он еще злился, что она позорит его перед Гольдбергом. А каково это знать, что тот, кто тебя должен от всего оберегать, сам… собственными руками выставляет на посмешище? Наказать решил? На место поставить?
– Нелечка моя, – он стал целовать руки. – Любимая, единственная. Я знаю, знаю, что ты подумала. Только… все не так было. Не так. Доверься мне еще… я объясню, я скажу, как было. Ты только слушай. Слушай, верь.
Он видел, как ей больно. Что она любит, что вовсе не нужно ей это расставание. Черные глаза молили: соври, что угодно соври, только чтобы не было так больно, так стыдно, так страшно! Только врать он не собирается! Все правда.
– Ты у меня такая светлая. По-настоящему светлая. Как ребенок. Я как увидел, как ты с пупсиками своими играешь, захотел показать всем. Смотрите, какая у меня! Самая лучшая, понимаешь? Самая лучшая на свете!
Неля смотрела, не отрываясь.
– Я знаю, это гордыня неуемная. Не подумал, что так выйдет. Только когда смеяться начали, понял… – Валера прижимался лицом к коленям, покрывая поцелуями. – Ты ж знаешь, я дурак. Сначала делаю, потом думаю. Знаешь?
Неля кивнула, но улыбки на лице, той улыбки, которая говорила бы «ты мой дурак», а не просто «дурак», не было. Глаза по-прежнему смотрели серьезно. Валера стал говорить торопливее, будто не давая опомниться:
– Ты мой цветочек, неземной, прекрасный, я хотел показать этот цветочек всем, но на самом деле пустил козлов в сад. Прости меня. Прости.
Неля долго смотрела на него. Слишком долго, чтобы Валера мог сейчас это выдержать. Он отвел глаза. Вот какой из него победитель… Дурак, а не победитель. Непредсказуемый. Главный.
– Чай будешь?
– Ночью? – опешил Валера.
Неля вдруг засмеялась и сползла по стеночке на пол.
– Неля? Нель, ты чего?
– Ой, Валер! Ты такие страсти сегодня устраивал! Столько всего наговорил и наворотил, да с такой бараньей уверенностью на лице, но… чай… ночью… тебя вдруг удивил! У нас хлеще, чем у Шекспира! Пить или не пить… Пить или не пить, Валер? Вот в чем вопрос!
Смех Нели заразительно звенел, как колокольчик, и Валера сперва начал глупо хихикать, присев рядом на полу. А потом, переглянувшись друг с другом, они засмеялись в голос вдвоем.
1966
Москва встретила гастролеров холодом. Ветер грубо толкал в спину. После щедрого на солнце Ташкента хотелось дома, тепла и уединения. Квартира Макаровой на Тверской, хоть и оказалась уютной, но о том, чтобы остаться наедине, и речи не шло. Музыканты утрамбовывались по комнатам, как селедки в банке. Валера отвел Макарову в сторону:
– Валентина Федоровна, а может, кто-то сдает комнату поблизости?
– Да, Валерик, – с пониманием подмигнула она, – есть бабушка на Пушкинской, сейчас запишу адрес. Совсем недорого.
Валера с Нелей радостно переглянулись: проведут эту ночь вдвоем. Валера скоро сбегал по адресу и оплатил комнату. После ужина у Макаровой отправились «к себе». Радость от уединения прервалась посреди ночи.
– Что-то мне спину жжет! Словно на стекловате лежу.
– И мне!.. – чуть взвизгнула Неля.
Когда зажгли свет, Неля закричала во весь голос. На старенькой, застиранной, льняной простыне алели круглые пятна крови и ползали едва заметные черные точки.
– Какая мерзость! – уже шепотом возмутилась девушка. – Побыли вдвоем…
Валера усмехнулся:
– На ужине у клопов!
До утра сидели на стульях, а с рассветом одели плащи и поспешили на улицу. Пока брели по Художественному проезду, Валера бросал взгляд то на фиолетовое с золотыми прожилками небо, то на хмурую Нелю.
– Ничего, Нелюш. Будет у нас квартира. Никаких гостиниц, самолетов, клопов.
– Вещи перестанем отправлять то в Одессу, то в Свердловск! – подхватила она.
– Соберем библиотеку, как ты мечтала!
Валере вдруг захотелось испытать Нелю. Верит ли она в него, как в мужчину?
– Иногда кажется… не получится ничего. Десять лет мотаюсь по захолустьям. А все никак!
– Не такие уж и захолустья. Вот в Ростов сейчас поедем. Тебя обязательно заметят. Рано или поздно.
– Лучше бы рано, – засмеялся Валера. На душе было радостно. Светло. Вторя настроению, показалось солнце. Хорошо, когда женщина в тебя верит! Тогда все по плечу!
Слова Нели неожиданно для него самого сбылись. Его заметили.
После концерта в Шахтах Ободзинского вызвал ростовский администратор Нео Суриц:
– Валерий, то, что вы делаете, ошеломительно. Мне кажется, что вы давно переросли уровень простой филармонии. – Суриц качал головой в такт собственным мыслям. – Вас ждет большая сцена. Пожалуйста, постарайтесь на заключительном концерте в Ростове!
Валера не обратил на слова внимания. Комплименты говорили часто. Однако после концерта Суриц ждал у гримерки и радостно, с энтузиазмом затряс руку:
– Вы понравились Горшкову! Горшкову!
Валера растерялся:
– Кто такой Горшков?
– Вы не знаете Горшкова?! – искренне удивился Суриц, словно певец признался в отсутствии умения читать. – Это же администратор Лундстрема!
– Так вы не шутили? Про сцену? Большую сцену?..
– Какие тут шутки?! – покровительственно похлопал по плечу Нео Суриц. – Жаль только, Горшков не смог остаться до окончания концерта. Поезд. Так что придется догонять. Давайте. Собирайтесь и мчитесь!
– Куда? – все еще пребывал в ступоре Валера.
– Куда?! – забавлялся Суриц. – В Москву, Валерий! В Москву!
Собирая новенький Сомдарисовский чемоданчик типа пульман-картон, Валера волновался:
– А если дадут ноты? Скажут петь по нотам?
Неля спокойно подавала стопки с глажеными рубашками:
– Там профессионалы, Валера. Просто иди и пой.
– А если пошлют на три веселых гуся?
Неля вздохнула:
– Скажи, что учился. Просто корочку потерял.
– А ноты читать? Способность читать ноты тоже потерял? Сама сказала – там профессионалы!
Неля поцеловала громко, звонко и, взяв за плечи, развернула к себе:
