Книга Счастье рядом - Аннэ Фрейтаг

Мы приближаемся к толпе людей, которая окружила пианино и внимательно слушает. Они как один организм, который дышит в такт. Вокруг тишина, городская спешка остановилась, слышно лишь мягкие звуки клавиш. Людей притянула музыка, они словно мотыльки, слетевшиеся на свет. Местные словно туристы. Мы с Оскаром тоже остановились. Вечерняя духота тяжестью висит в воздухе над переулками, струится над площадью и солью садится на мою кожу. Музыка пронизывает меня. Я закрываю глаза и, кажется, перестаю существовать. А вместе со мной и боль. Эта мелодия стирает все мысли из моей головы. Я наслаждаюсь моментом и магией. И руками Оскара, которые крепко держат меня сзади. Мы стоим так, кажется, целую вечность.

Звучит последняя нота, и публика разражается аплодисментами. Я открываю глаза, поворачиваюсь к Оскару, встаю на носочки и целую его. Как будто тороплюсь. Как будто я не могу терять ни минуты. Но я и вправду не могу терять ни минуты. Потрачено и так слишком много времени. Мой язык касается его губ, и Оскар крепко прижимает меня к себе. Громкие хлопки сотрясают воздух и заглушают наше дыхание. Одной рукой Оскар держит меня за шею, другой за подбородок, как будто он хочет остановить меня. Когда он засасывает мою губу, я издаю стон. Этот поцелуй совсем другой. Но я не могу объяснить какой.

Оскар чуть отдаляется, и мы смотрим друг другу в глаза. Его взгляд пропитан тем, что я чувствую внутри. Руки дрожат, а во рту пересохло. Я словно в дурмане, и щекочущее чувство заглушает колющую боль в сердце. Мое тело шепчет мне, что я хочу его. Такое со мной впервые. Мой более смелый двойник не стал бы ждать. Она просто отдалась бы мыслям и фантазиям. И, когда начинает звучать следующее произведение, Оскар целует меня. Я прижимаюсь к нему, а он гладит меня по волосам, и в это мгновение я понимаю, что дождалась. Его. И этого момента. Он самый совершенный.

Мое сердце бешено стучит, каждый шаг неустойчив. Мой взгляд, будто в трансе, перемещается от площади к впечатляющим статуям под арками. Но какими бы красивыми они ни были, они стоят в тени Давида, как другие мужчины для меня в тени Оскара. Держась за руки, мы возвращаемся к собору, который при вечернем освещении немного похож на сказочный замок. Перед ним Оскар останавливается и вытаскивает маленького зайца из рюкзака.

– Я так обалдел, что чуть не забыл запечатлеть этот момент, – говорит он и поднимает зайца. Затем делает фото.

Я разглядываю умиротворенную улыбку на его губах и делаю глубокий вдох. Мне не следовало этого делать. Так больно, что я едва могу пошевелиться. До этого боль еще можно было терпеть, но сейчас нет.

– Голодная? – спрашивает Оскар.

– Еще как, – я поджимаю губы и стискиваю зубы.

Мои ноги тяжелеют с каждым шагом, а сломанные легкие отказываются работать от такого количества ходьбы. Но страшнее боли мысли, которые все глубже вгрызаются в мозг. А что, если в любую секунду меня не станет? Если я не дойду даже до машины? Что будет?

– Как насчет багета? Я видел недалеко небольшой ресторанчик, который выглядел очень мило, – Оскар проводит пальцами по моей шее, но я никак не реагирую, и тогда он внимательно смотрит на меня. – Креветка?

– Я согласна на все, – напряженно шепчу я.

Он крепко держит меня.

– Где таблетки?

– В машине, – бормочу я.

– Подожди, ты принимала их сегодня всего один раз? – спрашивает он строгим голосом, который я до этого еще не слышала. – Разве ты не должна принимать их четыре раза в день?

– Я только возле Понте-Веккьо заметила, что забыла их.

Оскар глубоко вздыхает и сжимает губы. Я смотрю на него и понимаю, что он хочет что-то сказать, но сдерживается.

– Тебе очень больно? – в конце концов спрашивает он, и я киваю. – Давай, – шепчет он и улыбается. – Я понесу тебя на спине.

С одной стороны, мне хочется возразить ему, но с другой, я понимаю, что сама никогда не дойду до машины. Не дойду без его помощи. Мое тело сдается… Надеюсь, только сегодня.

Моя голова лежит у Оскара на плече, а руки расслабленно болтаются у его торса. Я хочу крепко схватиться за него, но не могу. Каждая напряженная мышца, словно очередная иголка в груди, словно в огонь подливают масла. Я стараюсь не думать о том, что его руки впервые касаются моей попы. Боже, как бы мне хотелось, чтобы это произошло в другой ситуации. Ненавижу эти мгновения. В одночасье я превратилась в маленькую беспомощную девочку. Бренчащий костями скелет. Еще двадцать минут назад я чувствовала себя желанной, а сейчас мне хочется выть. Так совершенный момент разбился о суровую реальность.

Мне кажется, я знаю, что в последнем поцелуе было другим. Он был в какой-то степени предопределяющим. Отчаянным. Как будто я не хотела упустить его. Как будто боялась, что он может стать последним. Сейчас я боюсь, что он стал последним.

«Пожалуйста, этого не должно произойти».

Две жизни

Вчерашнего вечера, кажется, и не было. Мой мозг стер его с определенного момента, жалко, это случилось поздно. Мне бы действительно хотелось, чтобы пленка оборвалась чуть раньше. Я, к сожалению, до сих пор помню, как Оскар нес меня к парковке. Помню его руки на моей попе и слезы, которые я пыталась сдержать. До того, как мы добрались до машины, меня затошнило, и Оскару пришлось крепко держать меня. Я испачкала его футболку. И обувь. И когда мы наконец-то добрались до Volvo, я уже не могла двигаться. Руки Оскара дрожали, но держали меня. Я, плача, висела на них и до сих пор не понимаю, как он донес меня до машины. Но он это сделал.

Он спешно искал таблетки и в конце концов нашел их в багажнике. Помимо того, что Оскару пришлось нести меня всю дорогу и что я испачкала его рвотой, мне больше всего запомнилось его отчаянное выражение лица. Мне не хотелось, чтобы он смотрел на меня так. Мне бы хотелось, чтобы этого никогда не произошло. Оскар вытаскивал таблетки из всех упаковок подряд и клал в мою руку, но она так дрожала, что я не могла их удержать. Я пыталась зафиксировать ладонь, но у меня не получалось, и я роняла таблетки. Три раза. Я даже не смогла положить эти проклятые пилюли в рот. Это тоже пришлось делать Оскару.

Именно в этот момент мне хотелось умереть. Сложно понять, насколько сильно чувствуешь себя униженным в этот момент, не пережив его на своей шкуре. Насколько ущербным чувствуешь себя, когда хочешь сделать что-то, но не можешь. Эта зависимость от кого-то. Это ощущение смерти. Оскар поднес бутылку воды к моему рту, и я так торопливо пила, что аж захлебывалась. Такого со мной еще не было. За все годы, сколько я принимаю лекарства, ни разу. Я до сих пор вижу, как выплевываю воду, как хватаю воздух, как Оскар хлопает меня по спине, как берет меня на руки и нежно гладит лоб, когда я снова начинаю нормально дышать. Мне было ужасно неловко. Я пахла блевотиной, была потная и мерзкая.

Все, что было потом, я помню смутно. Лоскутками, отрывками, которые не могут собраться в целую картину. Как будто в тот момент я потеряла сознание, потому что мой мозг понял, что еще не умрет, и расслабился. Раньше со мной происходило что-то похожее. Но тогда обо мне заботились врачи. Или мама. Нет, судороги – это вовсе не здорово и когда рвет на кого-то – тоже, но мысли о том, что меня вырвало на него и что он видел меня в таком состоянии, убивают меня. Нельзя смотреть на постепенную гибель. И нельзя ее чувствовать. Но, прежде всего, ее не хочется показывать. По крайней мере, парню, которого любишь.