Книга Мариона. Планета счастливых женщин - Регина Грез
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Этот мир состоит из любви между жизнью и смертью.
Пей вино ветров в зареве лугов,
Слушай сердца зов пока еще не поздно…
Этот мир состоит из любви — боль придумали люди.
Этот мир состоит из любви — и иначе не будет! (с)
— Гордас, я всегда знала, что в душе ты поэт и романтик. Ты придумал замечательную песню, я ее выучу. В ней красивые, правильные слова, но немного… немного… Я просто хочу сказать, что иногда мы все понимаем, но не можем изменить.
Он резко развернул меня к себе, наклонился и горячо зашептал прямо мне в губы
— Соня, мне страшно. Мне очень страшно, и я никому не могу об этом сказать, только тебе. Отец знать не должен, он назовет меня трусом, а я хочу, чтобы он мной гордился. Я докажу, что достоин рода Шалок, все наши мужчины возвращались с Маракха, значит, я тоже вернусь, другого нельзя представить.
А вдруг потом все изменится для меня? И сам я стану другим, не таким, как сейчас. Говорят, на Маракхе люди умирают и рождаются заново, их сердца начинают биться иначе. Вот чего я боюсь — потерять себя. И тебя тоже. И пусть «мия» — это только старая сказка… Все равно, как тебя называть… мия… мейла…
Отведя в стороны пряди отросших волос, я взяла его лицо в ладони.
— Ничего плохого с тобой не случится. Я буду молиться Марионе, и она тебя пощадит, я с ней договорюсь, вот увидишь. Выполню все ее прихоти, и спасу тебя. Слышишь… Ничего не бойся… хороший мой.
Я поцеловала его. В первый раз сама поцеловала прямо в губы и он ответил… А потом вспыхнул свет, и мы невольно принялись жмуриться, пряча глаза. У дверей раздался надтреснутый хрипловатый голос Лоута:
— Я был в твоей комнате, искал тебя. А-а… и ты тоже не спишь…
Внезапно я почувствовала себя жутко уставшей, захотелось прошмыгнуть наверх, запрыгнуть на свою кровать и с головой укрыться одеялом. Никого не видеть, ни с кем не говорить. Но Лоут, кажется, ждет объяснений. Я скажу то, что он примет легко.
— Мы решили перекусить, раз уж у нас всеобщая бессонница. А вообще, я немного волнуюсь, мне впервые придется выходить в свет. Джемма сказала, что на Прощальном вечере будет много солидных гостей. Не хочется выглядеть замухрышкой рядом с тобой.
— Твои тревоги напрасны. Ты у нас красавица, Соня. Все будут смотреть на тебя с восхищением.
«Ты — у нас… Что ж… Очень интересно!»
— Доброй ночи, Гордас! Хотя, что там осталось от ночи… Я иду к себе…
— Ты уже сыта?
Муж смотрел на меня, чуть приподняв в усмешке уголки губ — неужели он все знает про нас и забавляется нашим смущением. «Напротив, я очень голодна, но ты меня насытить не сможешь…». А вслух я произнесла:
— Пожалуй, и теперь собираюсь поваляться в постели до того как поднимется «солнце»… Или сразу оба светила — истинная звезда и ее двойник.
Пусть мужчины понимают мои слова как угодно — я уже лечу по лестнице на второй этаж, но в коридоре растерянно замираю, пытаясь определиться: вернуться в свою комнату или лечь в постель мужа.
Покорно принимать ласки Лоута и представлять на его месте другого мужчину… Жаль, не могу закрыться у себя изнутри, он непременно войдет ко мне, и я должна буду ему отказать. Отказать впервые.
— Можно остаться с тобой здесь, раз не захотела пойти в нашу спальню?
— Да…
— Если тебя что-то тревожит, расскажи мне, мейла. Мы вместе придумаем, как поступить. Мы даже можем уйти раньше с этого вечера, как скажешь. Мне тоже не по душе эти церемонии. Уж скорее бы это началось.
— Лоут, а что будет с Гордасом на Маракхе? Что там происходит с юношами?
— С будущими солдатами — защитниками Марионы. Мы всего лишь выберем лучших.
— Мы? Ты имеешь в виду, что сам поедешь на Маракх?
— Да, мне придется ненадолго оставить тебя — пару дней, а потом еще и еще. Есть определенные правила, они могут показаться странными, но эти ритуалы соблюдались веками. Однажды их хотели отменить, но бунтовщиков ждала суровая кара. Она умеет миловать и казнить…
— Ты говоришь о Марионе?
Лоут рассмеялся, запрокинув голову на моей кровати. Кулаки его сжались. Кончиками пальцев я коснулась цепочки знаков, опоясавших напряженный бицепс мужчины.
— Эта надпись на каком-то старом языке, да? Что она означает?
— Подними свой дух и удержись без опоры — сильный спасет себя сам.
— А на второй руке?
— Боль дарует прозрение и очищает разум. Прими ее молча.
Я хотела спросить кое-что еще, но боялась услышать ответ. И пока я медлила, Лоут уже обратился ко мне с мягкой улыбкой:
— Иди ко мне, мейла. Дай тебя обнять. Ложись, как тебе будет удобно. Ты моя награда за все испытания и невзгоды. Не грусти, Гордас тоже получит свою награду. Когда-нибудь… если сумеет заслужить…
Он перебирал мои волосы, целовал чувствительную кожу шеи, плеча, пока ладонь его сжимала мою грудь, большой палец поглаживал сжавшийся сосок…
— Я сейчас не могу… просто будь рядом и все. Не надо сейчас.
— Со-оня, я хочу взять тебя. Закрой глаза и отдыхай, я буду осторожен.
— Лоут, нет…
— Он слишком утомил тебя разговорами? Или чем-то еще?
Я словно в камень превратилась и уже не имела решимости спорить. Оставаясь лежать сбоку, Лоут распахнул на мне халат и поднял его края до талии. В такой позе он и взял меня, как обещал — плавно и бережно, медленно и размеренно. А потом вытер влагу между моих ног салфетками со столика и поправил на мне одежду.
Настойчиво пробиваясь сквозь занавеси, первые лучи Антарес золотили ворсинки на белоснежном ковре, подчеркивали вызывающую яркость одинокой розы, забытой в ледяном плену.
Я засыпала на груди любимого супруга и как мантру повторяла начало той песни: «Над обугленным рвом между ночью и днем переброшены сходни…» А сердце металось затравленным зверьком, еще не догадываясь, какие крепкие сети ему готовят.
Они были такие красивые, мужественные — все как на подбор рослые, крепкие парни. Вытянувшись в струнку, Гордас стоял третьим в ряду. Таким сыном могли бы гордиться любые родители. Но Лоут рассеянно смотрел по сторонам, коротко кивал знакомым. Я заметила Таума Ласкона и помахала ему рукой. Значит, где-то рядом и Джемма, хотелось бы ее повидать.
Официальная часть показалась мне скомканной и несуразной. В гробовом молчании зала пожилой военный прочел короткую пафосную речь о том, что «защитники этому миру нужны лучшие из лучших» и «новая кровь послужит процветанию будущих поколений».
У меня возникали странные ассоциации, как будто наших парней собираются увозить в лабиринт на съедение Минотавру. И молодцев в расцвете лет ожидает неминуемо почетная смерть как дань чудовищной традиции. Вот тогда уж действительно «вечер прощания» — самое подходящее название для мрачного торжества. Недаром вся трибуна завалена белыми цветами, словно надгробие.
