Книга Охранитель. Хозяин Сибири - Константин Назимов

– И что же ты думаешь делать? – спросил у своего отражения в зеркале и добавил: – Рожа небритая.

Ответить не успел: в палату кто-то зашел, раздался щелчок выключателя, а потом грохот. Хромая подошел к двери и, открыв ее, выглянул. Сестра милосердия себе рот ладошкой зажимает, а у ее ног валяется поднос.

– Голубушка, ты чего не верещишь? – поинтересовался я, усмехнулся и поморщился, в груди и животе болью кольнуло.

– А-а-а!!! – завопила сестра милосердия и проворно выбежала из палаты.

– Нервная какая-то, – покачал я головой и вернулся в туалетную комнату.

К моей радости, в шкафчике обнаружил новую зубную щетку и порошок для чистки зубов. На душ посмотрел с тоской, понимая, что пока ополоснуться не могу себе позволить. Немного приведя себя в порядок, вышел в палату и чуть не столкнулся с профессором.

– Ага! – воскликнул Семен Иванович. – Кто вам, голубчик, позволил нарушать постельный режим?!

– Так никто и не запрещал, – улыбнулся я.

– Гм, а сестра милосердия вас не предупредила? – озадачился профессор и поправил пенсне, внимательно на меня посмотрев.

– Я проснулся, – не стал говорить, что очнулся, – в темноте, рядом никого, отправился нужду справить да заодно умыться.

– Помочь до кровати дойти или сами справитесь? – с заметным облегчением в голосе поинтересовался мой компаньон, а потом уточнил: – На память не жалуетесь? Помните все, что произошло?

– Не переживайте, Семен Иванович, – поморщился я от воспоминаний. – Скажите, как там Гаврилов?

– Сейчас вас осмотрю, раны перебинтую, – словно не услышал моих слов профессор и подошел к столику, беря в руки ножницы. – Ну-с, с чего начнем? Голову осмотрим, плечо или ногу?

– Что с моим адъютантом? – предчувствуя плохие вести, поинтересовался я, не собираясь выполнять указания профессора.

Портейг губы поджал, тяжело вздохнул, снял пенсне и в сторону посмотрел.

– Семен Иванович! – вновь обратился я к профессору.

– Иван Макарович, вы меня простите, но сделать я ничего не мог, – чуть развел руками Портейг. – Поручик получил несколько огнестрельных ранений, если говорить точно – два. Одну пулю в шею, вторую – под сердце.

– Мля!.. – выдохнул я и поплелся к кровати, чувствуя, что на несколько лет постарел.

– Иван Макарович, когда я приехал, то Гаврилов еще был жив, но… – Профессор махнул рукой.

– Черт, если бы я его не толкнул в сторону, то…

– Сейчас бы уже никого из вас не было в живых, – оборвал меня Портейг.

Не стал с ним спорить, да и повернуть вспять время невозможно; впрочем, вернись все назад – я бы так же поступил. Пытался бы адъютанта спасти, в сторону его толкнул. Готов биться об заклад, что пули в поручика попали уже на земле, следовательно, стреляли из пистолета.

– Из ружья стрелял отец Даниил? – поинтересовался я.

– Да, священник вам на помощь пришел, – кивнул профессор и указал на кровать: – Ложитесь, осмотрю вас.

Лег и глаза прикрыл; на душе муторно, жаль Дениса Ивановича, хороший человек и офицер был. Эх, судьба-судьбинушка, не знаешь, где соломки подстелить. А у него же еще остались родные. Как подобные вести передавать?

– Пуля у вас сорвала кожу на голове, но, к счастью, скользнула по черепной кости. Крови же было много, если бы не отец Даниил, оказавший первую помощь и предупредивший меня, что вы живы, то я решил бы, что уже некому помогать, – произнес Портейг, срезая бинты с моей головы. – Получилось этакое рассечение, но я кожу стянул и зашил, возможно, и шрам даже незаметен будет.

– Да хрен с ним, шрамом, – поморщился я, когда профессор стал осторожно отдирать бинт от моей черепушки.

– Голубчик, все тут замечательно, – склонился профессор над моей головой, рассматривая ранение. – Правда, спешили мы, не всю голову обрили, но, надеюсь, цирюльник исправит ситуацию. Так, перейдем к плечу, – объявил мой компаньон и попросил меня сесть.

Второе ранение оказалось и вовсе легким, левое плечо прострелено навылет, кроме потери крови и разрывов мягких тканей, там ничего страшного нет. А вот с ногой дело обстоит уже хуже, пулю профессору пришлось извлекать, та вошла под углом и до кости добралась, но последнюю, на мое счастье, не раздробила.

– Раны не столь опасны, я больше переживал за гематомы на животе и груди. Боялся, что повреждены внутренние органы, – сказал Семен Иванович, закончив осмотр и перевязку. – Признайтесь, голубчик, как вы от оружейных выстрелов, почти в упор, смогли защититься и почему на коже такой рисунок образовался.

– Книгу старую под сюртуком нес, ей благодарность следует воздать, – потер я отметины на груди. – Боюсь, что пули древний том в негодность привели. Кстати, отец Даниил ничего об этом не говорил?

– Э-э-э, знаете, Иван Макарович, мне в тот момент было не до каких-то там подробностей, – пожал плечами профессор. – Скажите, у вас нет острой боли в животе или груди? При пальпации ничего плохого не нащупал, но, признаюсь, опасался внутреннего кровотечения и раздумывал, не лучше ли своими глазами на ваши органы взглянуть…

– Это вы о чем? – подозрительно посмотрел я на профессора. – Хотели меня разрезать, что ли?!

– Ну, когда диагноз затруднен и нет другого выхода… – отвел в сторону взгляд Семен Иванович.

– Почти ничего не болит! – положил я одну руку на живот, а другую на грудь. – Вы это дело бросьте! Кстати, а почему не стали оперировать? – поинтересовался у своего компаньона. – Явно же хотели посмотреть, нет ли во мне какого-нибудь отличия от любого другого подданного империи! Твердо заявляю – мое тело ничем не отличимо от других! Внутренности точно такие же, как у всех!

– Иван Макарович, ну не волнуйтесь вы так! Все уже в прошлом, и оперировать я не стал, – с грустью в голосе и явным сожалением ответил профессор, – потому что Катерина Макаровна вмешалась, заявилась с Анзором и тремя служивыми с оружием. Кстати, палата охраняется, а ваша сестрица спит в соседней, сумел ей подсунуть сонного зелья, а то молодой девушке столько времени не спать… – Он не закончил фразу, но и так понятно.

– Сколько я уже тут прохлаждаюсь? – с подозрением потерев отросшую щетину, поинтересовался я, вспоминая планы и неотложные дела, которые собирался сделать.

– Пятые сутки, – коротко ответил профессор, и у меня сразу же желудок стал возмущаться и намекать, что он не прочь бы перекусить. – И должен покаяться, – Портейг снял пенсне и стал протирать стекла, – боясь, что вы очнетесь и случится болевой шок, которого может не выдержать сердце, пришлось несколько увеличить дозу снотворного и обезболивающего.

– Наркотиками кормили? – с подозрением поинтересовался я; но никаких симптомов не чувствую, если не считать усталости.

– Нет-нет, безобидные препараты, но они обеспечили вам сон, который, как известно, лечит.