Книга Как я был Анной - Павел Селуков

Не уследив за губами, Павел напел: «Выхода нет, скоро рассвет, на-на-на-на, и полетели!» Молчание стало оглушительным, накрыв парилку, как повар накрывает горячее блюдо железным колпаком. Осознав, что он только что наделал, Павел сполз с полки и попытался выскользнуть из сауны. Его остановил тихий голос.

Иван: Объяснись, юноша.

Павел вздрогнул и повернулся.

Павел: Я слышал эту песню в переходе. Её пела зеленоглазая эльфийка с фиолетовыми волосами. Она запала мне в душу. Я подал ей милостыню.

Пётр: Кто запал тебе в душу? Плебейка?

Игнат и Михаил улыбнулись.

Павел: Нет, песня. Только песня. Клянусь Эсхилом!

Иван: А сейчас ты скажешь: Mens non eligere, не так ли?

Павел залился румянцем.

Иван: Ты хороший формовщик и можешь стать отличным россиянином. Не пускай в сердце эту заразу. Декаданс, литературные писульки, пустые умствования вроде совриска или те же песенки, созданные, чтобы умалить дух и попусту встревожить душу, приведут тебя к самокопанию, от которого рукой подать до рефлексии. Ты хочешь заболеть неизлечимой рефлексией? Хочешь вместо ясного кодекса полагаться на туманную эмпатию?

Павел подался вперёд.

Павел: Нет! Я просто…

Пётр: Просто! С этого всё и начинается. Павлины клюют по зёрнышку.

Игнат: Да будет дозволено сказать. Зачем тебе плебейка, когда вокруг столько достойных дев твоего круга?

Игнат продолжал мечтать об Ирине и вопрос задал скорее ради проформы. Михаил молчал. Он думал, что, если б этот разговор происходил в старые времена, Павла занесли бы в проскрипции и дядю жены можно было бы поселить в его доме.

Павел ступил ближе.

Павел: Мне не нужна плебейка! Я ненавижу их сектантство и переменчивую душевность! Мне противна их мода, которой они служат, как рабы фараону! Если б я мог, я растоптал бы их снобизм и чванство!

Иван: Не горячись, тут жарко и без этого. Скажи мне, Павел, что ты видишь, закрывая глаза? Видишь ли ты губы, поющие песню, видишь ли фиолетовые локоны, ниспадающие на бледный высокий лоб, видишь ли тонкую напряжённую шею, видишь ли хрупкий силуэт, который хочешь защитить от всех угроз мира?

Проникновенный голос Ивана вполз в неподготовленные уши Павла. Он сглотнул, дёрнулся, как от удара.

Павел: Да. Нет. Я не знаю!

Пётр весело рассмеялся.

Пётр: Довольно кошмарить мальчишку, достопочтенный Иван. Конечно, плебеи не имеют воли, их да — это нет, а нет — это да, они преклоняются перед человеком, прибившим свою мошонку к брусчатке, не любят Родину из соображений моды, на каждом углу кричат о свободе, но не готовы за неё умирать. И даже работать руками они не хотят, и мне, ты не поверишь, до сих пор интересно — зачем же им руки? Однако кто из нас в молодости не грешил с плебейками? Я скажу так — разыщи свою эльфийку, привези в дом, омой в банях, уложи в белую кровать, люби и балуй её, как диковинную птицу, и через три дня, максимум — неделю, она наскучит тебе, клянусь легионами Жукова!

Павел недоверчиво улыбнулся.

Павел: Почему?

Иван: Ты сам нам об этом расскажешь, не мы тебе.

Иван встал и хлопнул себя ладонью по впалому животу.

Иван: Пора! Завод выходит.

Пятеро формовщиков приняли душ и надели туники. Из подсобного помещения вышли трое слуг, длинноволосых и неубедительных, как всё их душевно-плаксивое племя. Бедные и несчастные, они не могли ничего создать и произвести, даже детей они не хотели рожать, а хотели только наслаждаться жизнью и расширять свои горизонты, будто без тяжёлого многолетнего труда можно что-то понять о себе или этом мире.

Слуги помогли формовщикам облачиться в будничные тоги и тут же исчезли. Формовщики вышли на улицу и влились в белый поток, идущий к проходной. Заводские динамики наполняли воздух музыкой Вагнера. Улыбаясь и перешучиваясь, рабочие вышли за ворота и расселись по «мерседесам», «порше» и «лэнд крузерам». Они поехали в Закамск — трудовой и экзистенциальный центр Перми. И только одна машина — красный «Порше-Каррера» — свернула в другую сторону — на Коммунальный мост, к купеческим трущобам, где в подземном переходе пела эльфийка с фиолетовыми волосами.

Дмитрий Анатольевич и Маржа Гешефтович

В Пермь как-то приехал премьер-министр Дмитрий Лососев — посетить технопарк и встретиться с бизнесом. Так и значилось в новостном заголовке: «Дмитрий Лососев посетил технопарк и встретился с бизнесом». Я, конечно, проникся. Выходит, что бизнес — это человек. А если это человек, тот как его, например, зовут? Чувствуете? Пошла фантазия. Может быть, его зовут Маржа Гешефтович Бизнес? Может, он еврей и честолюбив? Может, растит трёх дочек и держит семь гастрономов, невзирая на государственные законы, норовящие ободрать его как липку? Или, быть может, Маржа Гешефтович терпит убытки, ему восемьдесят лет, он слегка повредился рассудком, а на встречу его привели под белые рученьки?

Словно наяву, вижу такой диалог.

Лососев: Здравствуйте! Ваш инновационный гастроном…

Бизнес: По набережной люблю гулять. Её гранитом обложили, как Северное кладбище. Готовлюсь. Не хотите ли какать?

Лососев: Какать?

Бизнес: Какать.

Лососев: Я, собственно… Чего?!

Бизнес: Если бы чего, а то ведь как.

Лососев: Что — как?

Бизнес: То-то и оно, что нечего. Вы откуда?

Лососев: Из Москвы.

Бизнес: А кто вы?

Лососев: Премьер-министр. (Озираясь по сторонам.) Кого вы мне привели?!

Бизнес: Как Черчилль?

Дмитрий Лососев густо покраснел.

Лососев: Некоторым образом.

Бизнес: Живите. Ради бога. Город неплохой. Только бизнес не заводúте.

Лососев: Почему?

Бизнес: А почему вы какать не хотите?

Лососев: Не хочу и всё.

Бизнес: Вот поэтому и не заводúте.

Лососев: Вас обманули?

Бизнес: Если б обманули, а то наебали.

Лососев: Я не понял. У вас есть бизнес или нет?

Бизнес: Восемьдесят лет живу и восемьдесят лет хотел бы это знать.

Лососев (шёпотом): Что за полоумный старик?

Бизнес: Пойдёмте по ручьям спички пускать.

Лососев: С какой это стати?

Бизнес: А с какой это стати вы премьер-министр?

Дмитрий Лососев задумался.

Лососев: Ни с какой. По знакомству.

Бизнес: И со мной по знакомству пойдёте. Нас многое сближает.

Лососев: Что, например?