Книга Позывной «Крест» - Константин Стогний

Подбежавшие палестинцы подхватили Лаврова под руки — он не мог идти, как и спасенный им Фаррадж, которого облепили другие его соплеменники.

— Тише, черти! Затаскаете до смерти! — перевела властный окрик аль-Хариша Светлана.

Виктора усадили там, где он стоял, подложив несколько одеял.

— О-у-у! — простонал Лавров. — Какой кайф!

Сладкая истома растеклась по всему телу, и он готов был уснуть прямо здесь.

Вдруг палестинцы стихли и расступились, давая пройти аль-Харишу. Улыбающийся во все зубы Али подошел к Виктору, налил из закопченного чайника в маленькую белую чашку знаменитый бедуинский чай, заваренный из листьев чая и пустынных трав «хабак» и «мармарея», уважительно подал Лаврову таким жестом, каким подавал кофе шейху Халафу Ахмеду.

Виктор, не ожидавший такого обращения, принял чашечку обеими руками и произнес запекшимися губами:

— Предначертания нет.

Затем выпил горячий крепчайший чай несколькими глотками. Вкус «хабака» немного напоминал вкус шалфея.

— Ты не человек! Ты — шайтан! — сказал аль-Хариш Лаврову вместо приветствия, хотя, конечно, был очень доволен спасением товарища.

— Человек глуп, — спокойно ответил Виктор, отдышавшись после чаепития. — Аллах умен. Он дал человеку жизнь. И не спасти чью-то жизнь, будучи рядом, пусть глупую, но жизнь, — обидеть Аллаха.

— Это слова, достойные пророка, но не человека. Я же говорю, ты шайтан, украин! — взволнованно промолвил аль-Хариш.

— Украинец, — улыбаясь, поправил Виктор, едва ворочая языком.

— Украинец, — согласился бедуин, улыбнулся и тут же посмотрел на присутствующих, сказав по-арабски: — Отныне я буду называть нашего друга аль-Лавров!

— Аль-Лавров! — с огромным уважением произнес один из них и поклонился.

— Аль-Лавров, — повторил другой. Широким жестом он указал на свободный путь перед украинцем, как бы уступая ему дорогу.

В толпе «арафатовцев» послышалось: «Аль-Лавров», «Аль-Лавров», «Аль-Лавров». Все присутствующие подхватили новое имя Виктора.

Аль-Хариш жестом указал европейцу на свою кошму, расстеленную под кустом саксаула с шерстяным одеялом на ветвях, защищавшим спальное место от ветра.

— Отдыхай, брат.

Виктор содрал с головы платок-куфию, трясущимися руками расстегнул пуговицы форменной куртки и попытался встать, но упал без чувств на одеяла и отключился.

Он очнулся, лишь когда полуденное солнце стало светить ему в глаза, а пустой желудок потребовал пищи. Нестерпимо чесалась кожа под щетиной на подбородке. Рядом на кошме сидел по-турецки Али и так же невозмутимо потягивал кофе, подливая себе в чашку из своего неизменного чайника.

— Светлана! — только и произнес аль-Хариш.

Перед Виктором возникла чаша с кускусом и переваренной солониной. Украинец, ни слова не говоря, принялся уплетать кушанье, даже не вставая с импровизированного ложа.

— Аль-Лавров, — обратился к нему предводитель каравана, — некоторые люди сами составляют предначертания.

Украинец проглотил еле пережеванный кусок, чтобы не отвечать с набитым ртом, мягко улыбнулся и ответил:

— Я не аль-Лавров… просто Лавров…

— Аль-Лавров лучше, — спокойно возразил Али.

— Правда, — согласился Виктор, продолжая трапезу.

— Твой отец тоже просто Лавров? — поинтересовался предводитель каравана.

Виктор оторвался от чаши с кускусом, откинулся головой на верблюжье седло и вспомнил своего отца — Петра Федосеевича.

— Мой отец работал бригадиром на стройке.

— Когда он умрет, ты тоже будешь начальником строителей? — уточнил аль-Хариш.

— Нет.

— А-а-а, — понимающе протянул бедуин, — у тебя есть старший брат…

— Нет, — односложно ответил Лавров.

— Но как же…

— Али, мой старший брат пропал без вести.

— Ясно, — ответил бедуин, хотя ничего ему было не ясно.

— Вот так…

— Выходит, ты можешь сам себе выбрать занятие и имя?

— Выходит, так, — согласился Виктор.

— Аль-Лавров лучше, — удовлетворенно заключил аль-Хариш.

— Ладно, пусть будет аль-Лавров, — смирился Виктор, — только дай мне еще немножечко поспать.

Он спрятал голову в убежавшую тень от одеяла, висевшего на ветвях саксаула. А бедуин, совсем как мама в детстве, стащил с его ног берцы, а с плеч — изодранную форменную куртку. (В какой-то момент Лавров использовал ее как буксировочный трос, когда спасал Фарраджа из песчаного плена.)

Аль-Хариш освободил карманы рваной куртки от содержимого и бросил тряпку в костер. Пистолет «Глок-18» он отдал Светлане без особых эмоций, будто это было не оружие, а портсигар. Светлана, присматривавшая за огнем, недоуменно посмотрела на бедуина. Тот приложил палец к губам — помалкивай, мол.

«Хорошо, что я сумку с него сняла прошлой ночью, — подумала Светлана. — А то бы и длань обнаружили…»

Когда Лавров окончательно проснулся, бедуин предложил ему вместо старой, изодранной и провонявшей экипировки спецназа «Бармица» белоснежные бедуинские одежды — шуруки. Надо сказать, этот наряд впечатлял.

Рубаха-мантиян с рукавами из полосатой ткани… У шаровар-сирвал имелась пара вышитых карманов по бокам. Поверх рубахи надевали очень длинный, до самой земли, шелковый кафтан-гунбаз, а на кафтан — жилетку-сидрийю. Кафтан перевязывали шелковым поясом. А поверх всего набрасывали плащ-палатку абайю из белой шерсти. На голову — белый платок-аймемма, удерживаемый на месте при помощи черного обода — агала.

Аль-Хариш помог украинцу облачиться во все эти новенькие одежды и сообщил:

— Это платье бедуинского шейха!

Палестинцы одобрительно улыбались, наблюдая за тем, как отдохнувший и умывшийся европеец одевается в древнейший костюм, известный с библейских времен, с самого хананейского периода. Али покрутил пальцем в воздухе, давая Виктору понять, чтобы тот повернулся против часовой стрелки.

Лавров повернулся, слегка расставив руки, как маленькая девочка в детском саду, впервые надевшая костюм Снежинки к новогоднему утреннику.

— Красиво! — сказал он, ощупывая вышитую полу белого жилета-сидрийи. — Это честь!

— Это честь для нас! — ответил спасенный Фаррадж. — Салам, шейх!

— Салам! — Виктор приложил ладонь ко лбу, потом к животу и слегка поклонился.

Палестинцы радостно засмеялись.

— Это дозволено? — спросил Лавров у аль-Хариша.

Тот кивнул головой.

— Салам! Салам! Салам! — поприветствовал украинец остальных палестинцев, поворачиваясь по полукругу.