Книга Цивилизация запахов. XVI – начало XIX века - Робер Мюшембле

Один из персонажей трагикомедии «Виллан, крепостной» (1623) Филипа Мэссинджера, английского драматурга елизаветинских времен, говорит: «Мадам, я бы поцеловал вам руку, но она в перчатке, а запах цивета мне неприятен»[274]. Неужели носы островитян устояли перед натиском животных ароматов, захвативших сначала Италию и Испанию, а потом Францию? Эта реплика показывает, что новый код этикета требовал коснуться губами надушенной перчатки дамы. Может быть, именно здесь причина того, что кончики пальцев женских перчаток часто бывали отрезаны? Ухоженные ногти и душистые притирания наверняка не позволяли этим крошечным участкам тела предстать в своем естественном виде — возможно, во избежание риска заразиться чумой, если защитная броня вдруг даст трещину. В любом случае у потенциальных фетишистов остается очень мало возможностей возбудиться, а красавицы тем временем водят своих воздыхателей за кончик носа, прикрывшись кожаными веерами, распространяющими опьяняющий аромат.

Мода на духи сохраняется во Франции и в середине XVII века. Об этом свидетельствуют посмертные описи имущества Никола Русселе, перчаточника-парфюмера с улицы Сент-Оноре (1641); Шарля Мерсена, торговца парфюмерными изделиями с улицы Лувра (1642); Пьера Куртана с улицы Сент-Оноре, торговавшего под вывеской Лотарингского креста (1649)[275]. Отметим лишь те товары, которые не упоминались в вышеприведенных посмертных описях. Первый торговец предлагал множество моделей перчаток, некоторые из них увлажнялись изнутри тыквенным маслом, другие — вандомского фасона цвета флёрдоранжа или очень длинные женские, или надушенные перчатки из собачьей кожи; помимо тыквенного масла использовалась ирисовая пудра. Второй торговал в основном духами и ароматами: кипрскими пудрами для тела, белой и серой, пудрами из фиалки, ириса, кедра и а-ля марешаль, мускусной кипрской пудрой. В его распоряжении были апельсиновая и розовая воды, и в количестве двухсот пинт — ангельская вода, благоухающая бензойной смолой, — этой водой душили одежду и перчатки. Кусочки мыла по одному су наводят на мысль о робких попытках мыться. Он торговал розовым деревом и кедром, засушенными розами, салфетками для туалетных столиков и душистыми шелковыми пуговицами, роскошными надушенными вышивками, бережно хранившимися вместе с кожами в шести надушенных сундучках. Все это имущество было оценено в 45 ливров. Третий в 1649 году торговал перчатками, мылом, пудрой для волос, запах которой не уточняется. В его магазине было много кусков кожи разных цветов, часто надушенной, иногда жасмином, а также формочки для изготовления подвесок из душистой пасты и четок.

Времена «короля-солнца». Ничего нового?

1640‐е годы были временем максимального распространения духов и эротичных кожаных изделий. И то и другое было необходимо мужчинам для завоевания сердец кокеток. Вот с каким юмором описывал это явление в своих пикантных «Правилах галантности» в 1644 году Шарль Сорель[276].

Что же до одежды, существует несправедливое правило, согласно которому ее следует менять часто и она должна отвечать самой последней моде; под одеждой мы понимаем все, что служит для прикрытия любых частей тела. Хорошими галлами и придворными старого двора следует считать тех, кто одевается не по последней моде, а так, как им представляется удобным… Рюши и прочие детали нижнего белья, выставляемые напоказ, мы одобряем, если они широкие, батистовые и как следует накрахмаленные, хоть злые языки и говорят, что эти оборки похожи на бумажные фонарики и что дворцовая кастелянша по вечерам ставит в эти рюши свечу, чтобы ее не задувал сквозняк. Чтобы эти рюши были еще более красивы, нам бы хотелось, чтобы их было два или три ряда, из батиста или из голландского полотна, а еще лучше, чтобы было два-три ряда генуэзского кружева, и еще жабо из того же материала. Знайте, что тесемки и шнурки называются «маленькой гусыней», а жабо — это такой вырез рубашки, открывающий грудь до живота, который всегда должен быть отделан кружевами, потому что застегнутыми сверху донизу ходят только какие-нибудь старики. Мужчины теперь не носят воротников с позументом или с кружевами, а отделывают ими ворот рубашки. Мы запрещаем им так делать, потому что это говорит об их скупости. У настоящего галантного кавалера все должно быть новое, красивое и сделано на заказ. Что же касается сапог, они должны быть с очень острыми носами, хотя некоторые и говорят, что все должно быть сообразно с природой и что надо знать меру. Известно, что одновременно с такой обувью в моду вошли высокие и такие остроконечные шляпы, что макушку можно было прикрыть лишь монеткой. Тем не менее мода на эти шляпы неожиданно прошла — их сменили плоские и круглые, а остроносые сапоги остались, что говорит об уважении, с которым публика к ним относится. Уже не раз кое-кому в нос сапога вбивали гвоздик, пока человек был занят разговором, и он оказывался прибитым к полу; казалось бы, это должно вызвать отвращение к подобной обуви, однако нет: ведь если бы пальцы ноги упирались в нос сапога, гвоздь проткнул бы их насквозь, — вот как могут послужить остроносые сапоги какому-нибудь Галахаду[277]. Теперь речь пойдет о шпорах. Они должны быть из массивного серебра, и вы будете часто менять их фасон, невзирая на цену. Шелковые чулки можно носить только английские, а подвязки и банты на туфлях должны соответствовать веяниям Моды, и заметим, что как только будет появляться что-то новое, этому новому необходимо следовать; соблюдать Моду — дело чести; все должны думать, что именно вы являетесь ее законодателем, и не дай Бог кто-то подумает, что вы подстраиваетесь под других. Поэтому портных следует подгонять, потому что есть такие, кто работает очень медленно, а мода настолько скоротечна, что платье нередко перестает быть модным, еще не будучи сшитым. Есть такие мелочи, которые стоят недорого и тем не менее необычайно украшают мужчину, давая понять, что он — сама Галантность… например, это может быть золотая или серебряная лента на шляпе, иногда с вкраплениями красивых шелковых нитей, или семь-восемь бросающихся в глаза ярких атласных бантов на панталонах спереди: нет смысла говорить, что это означает превращение своей персоны в галантерейную лавку, как если бы носящий все это великолепие желал продать его; за модой все же надо следить, и чтобы показать, что все эти ленты способствуют тому, что мужчина выглядит галантным, а быть галантным важнее, чем все остальное. С недавних пор, заметив, что многие дамы вместо жемчужных, янтарных или агатовых браслетов носят на запястье простую черную ленту, мы считаем уместным молодым кавалерам следовать их примеру, и когда они будут снимать перчатки, их руки покажутся более белыми. Нам также нравится, когда кое-кто к черной ленте добавляет алую или заменяет ею черную, потому что оба эти цвета прекрасно сочетаются и контрастируют с белизной и мягкостью кожи рук. Однако следует предупредить людей пожилых или тех, у кого на руках темная, сухая, морщинистая или покрытая волосами кожа: им не стоит носить цветные ленты, потому что это вызовет лишь конфуз и насмешки. Нашим галантным кавалерам также дозволяется носить круглые или продолговатые мушки или черный пластырь на виске, что считается признаком зубной боли; но так как волосы могут скрыть его, многие начали носить этот пластырь под скулой, и мы находим это в высшей степени благопристойным и приятным. А если нас будут критиковать и упрекать в подражании женщинам, мы удивим их, ответив, что кому же еще подражать, как не дамам, которыми мы любуемся и которых обожаем.