Книга КГБ Андропова с усами Сталина: управление массовым сознанием - Георгий Почепцов

Мы видим, что есть метод разговора с, условно говоря, пионерами, где все должно быть правильно. Да и здесь, как считал Д. Быков, А. Гайдар в СССР, например, достиг немыслимых высот. Быков назвал свою лекцию так — «СССР — страна, которую придумал Гайдар». То есть то все, что было лучшего, в определенном плане было придумано Гайдаром для трансляции детям. Он защищает свою позицию положительного взгляда на СССР так: «Когда мы говорим о советском проекте или о Советском Союзе, мы почти всегда обречены сталкиваться с самой распространенной реакцией, которая меня преследует уже не первый год. Стоит мне написать что-то хорошее о Советском Союзе, от некоторой признательности к которому я никак не могу избавиться, как тут же получаю упрек в том, что я защищаю коллективизацию и „Архипелаг ГУЛАГ”. Это понятная вещь: к сожалению, от советского опыта это неотделимо. Но если и было в Советском Союзе что-то хорошее, то, что, как правило, гибло первым, то это ассоциируется у меня с очень немногими и вполне конкретными вещами: с Гайдаром, с „Артеком”, с литературой моего детства и с теми представлениями, которая советская власть, хотела она того или нет, внушала своим наиболее послушным ученикам» [16].

В любом случае детям нужны самые простые причинно-следственные связи, а вот со взрослыми людьми, тем более с интеллигенцией, надо говорить по-другому, чтобы сделать ее своим союзником. Но и в том, и в другом случае нужна непротиворечивая модель мира. Именно по этой причине «неправильное» поведение диссидентов объяснялось в СССР их психическими болезнями, а репрессии 1937–1938 гг. наличием «врагов народа». Они по этой модели становились неадекватными, поэтому их слова не заслуживали доверия.

В особой ситуации оказываются создатели виртуальной реальности (писатели, режиссеры, актеры, композиторы), которые достаточно частотно вступают в конфликтные ситуации с властью, поскольку их профессией является создание нового, а не повтор старого. Но одновременно происходит преодоление этих «ограничителей»: «Любопытно поставить рядом два свидетельства — фразу Дмитрия Шостаковича (по воспоминаниям Галины Вишневской) не о сталинском, а о брежневском, то есть относительно „вегетарианском”, времени: „Скажите спасибо, что еще дают дышать!”, и слова поэта Давида Самойлова: „Спасибо, что подавляли”. Настоящее искусство растет не в оранжереях, а в суровой борьбе с косной толпой, с жестокой и невежественной властью. Художник закаляется в этой борьбе (хотя так и просится дополнение в духе черного юмора: если остается жив!). Красноречиво высказывание Валерия Гаврилина: „Искусство — реакция на духовную несвободу…”» [17].

Несколько утрируя, можно сказать, что советское государство создало, по сути, модель «неговорения» (или «недоговорения»), запрещая высказываться о многих вещах, реализовав ее, в том числе в официальном институте цензуры. И эта модель вступает в конфликт с сутью литературы и искусства, которые хотят говорить, поскольку говорение, а не молчание является их специальностью.

КГБ боролся с особо непокорными нарушителями этой модели, вначале пытаясь погасить их желание и активность творческой интеллигенции с помощью не меньшей активности своего Пятого управления во главе с генералом Ф. Бобковым. Для своей эффективности виртуальное пространство должно быть не просто достоверным, но и нужным человеку, давая ему витамины эмоций, без которых его жизнь невозможна.

И еще одна «находка», идущая от А. Литвиненко и пересказанная С. Белковским. Оказывается Пятое управление — это и место работы В. Путина: «5 главк КГБ СССР интересен еще и тем, что в нем работал Владимир Владимирович Путин, хотя официальная легенда гласит, что он разведчик и работал именно в 1-м главке. Надо сказать, что когда в очередной раз заходит разговор о том, что ни в каком 1-м главке он не работал и директором Дома советской культуры в Дрездене был именно по линии политического сыска, это сразу вызывает брожение даже на самых верхних этажах власти. То есть очевидно, что для Владимира Владимировича это весьма чувствительный вопрос. Когда в прошлый раз, несколько месяцев назад, в средствах массовой информации был поднят и поставлен этот вопрос, не кто-нибудь, а лично директор Службы внешней разведки Сергей Евгеньевич Нарышкин показывал комнату Путина в каком-то общежитие 1-го главка, то есть внешней разведки КГБ СССР. Что это за комната была, мы не знаем, какова реальность ее существования, но нужно было немедленно отреагировать и еще раз напомнить верноподданному народу, что Владимир Владимирович не стукач, а разведчик» [18].

Все знают, что с помощью КГБ создавался всем известный сериал «Семнадцать мгновений весны». Здесь всегда подчеркивается особая роль Андропова. Но помощник Андропова И. Синицин вспоминает и другие случаи, например, когда по материалам КГБ Ю. Семенов написал «ТАСС уполномочен заявить»: «Юлиан как-то рассказывал мне, что был одним из тех молодых писателей, кто встречался время от времени с самим Юрием Владимировичем, пользовался поддержкой его и многих генералов КГБ, в том числе и Бобкова. Он получал для своего творчества многие, недоступные другим литераторам, подлинные архивные дела ВЧК, НКВД и КГБ. […] Может быть, именно тогда у Андропова родилась мысль создать в КГБ для саморекламы и пропаганды достижений спецслужбы через средства массовой информации особое подразделение, так называемое пресс-бюро. Оно было очень быстро создано, и в его задачи входили связь с авторами, которые могли бы своими произведениями пропагандировать успехи КГБ, а также информирование общественности через прессу о конкретных операциях разведки и контрразведки, с которых специально для этого снимался гриф «совершенно секретно». Но таким близким к КГБ авторам, как Юлиан Семенов, и некоторым писателям, бывшим сотрудникам спецслужб, секретные архивные материалы давались и до создания пресс-бюро» [19].

И еще интересная информация: «Бобков, а с его подачи и Андропов, старались провести с новыми и новыми бунтарями для начала так называемые профилактические беседы. Многие, боясь грядущих репрессий, на таких беседах „ломались”, и тем самым число упорных и открытых критиков советской Системы росло не очень быстро, но все-таки росло. Колбасы становилось все меньше и меньше, а членов политбюро, требующих более строго наказывать за диссидентские мысли, — все больше. Андропову, чтобы не демонстрировать Западу лицо сурового полицейского государства, приходилось апеллировать к Брежневу как к руководителю, не заинтересованному в славе сатрапа, чтобы саботировать выполнение самых жестких указаний политбюро о борьбе с инакомыслием. „Добренький” Брежнев тоже не хотел оставаться в истории злым тираном. Он поддерживал Андропова и КГБ в деятельности по некоторому сокращению числа преследовавшихся за инакомыслие…»

Как видим, давление Запада, причем даже чисто лингвистическое, как придуманное Рейганом обозначение СССР как «империи зла», оказывается работающим. Приходится принимать решения, не вытекающие из системы, а противоречащие ей. Но во многих случаях затем они становятся теми, по которым идет развитие системы.

Это давление виртуального фактора на реальность реализовывалось и с помощью кинопродукции. Никто не знает, насколько решающим для всех этих процессов был, например, Джеймс Бонд Флеминга, который сражался со зловещими представителями Союза. То есть реальность рушилась под воздействием виртуальности. Интересно, что Я. Флеминг сам служил в разведке и писал тогда художественные произведения в виде разведпланов. Например, для захвата немецких книг кодирования он предлагал переодеть спецназ в немецких моряков, они должны были плыть и послать сигнал бедствия. Когда немецкий корабль к ним бы подошел и поднял их на борт, они и должны были захватить желаемое ([20], см. о его работе [21–23]). Этот захват не был реализован. Но Флеминг потом мог реализовать свои странные идеи в борьбе с коммунизмом в литературной форме.