Книга Британские интеллектуалы эпохи Просвещения: от маркиза Галифакса до Эдмунта Берка - Максим Ковалев

В конце концов Свифт вынужден был смириться с тем, что от их «былой дружбы и сердечности не осталось и следа», и хотя они с Аддисоном еще иногда виделись, но это были совсем иные встречи: «Мы с ним теперь просто вежливые знакомые; обмениваемся, конечно, какими –то словами, уговариваемся снова увидеться, и не более того». В письме к Стелле Свифт признавался, что любит Аддисона «по – прежнему», но с искренним сожалением вынужден констатировать, что всей их дружбе пришел конец262.

Совершенно иначе сложились у Аддисона отношения с Ричардом Стилем. Их детская и юношеская дружба с годами еще более укрепилась. Стиль с обожанием относился к Аддисону, а тот, в свою очередь, благоволил к нему, хотя порой дружески и подтрунивал над приятелем. Аддисон близко к сердцу принимал все беды и неудачи друга, всячески пытался ему помочь, нередко вызволял из скандалов, в которые Ричард как заядлый дуэлянт порой попадал, добивался для него хорошей должности, корректировал и редактировал пьесы Стиля, наконец, не раз ссужал деньгами, в которых тот постоянно испытывал нужду. Неизменная приверженность обоих журналистов к вигским принципам еще более укрепила их отношения, сделав Стиля и Аддисона единомышленниками. Близкие по духу, по взглядам на политику, религию, мораль, Стиль и Аддисон составили прекрасный творческий дуэт в издании журналов «Тэтлер», «Спектейтор», «Гардиан».

В начале марта 1711г. Стиль и Аддисон начали выпускать журнал «Спектейтор», который очень быстро завоевал популярность у публики. В десятом номере Аддисон с удовлетворением признавал, что успех журнала, имевшего тираж 3 тысячи экземпляров, обеспечен. Он полагал, что если каждый экземпляр прочитают двадцать человек, то и тогда у него будет уже около 60 тысяч читателей. «Собрав такую большую аудиторию, я не пожалею труда, чтобы сделать для нее наставления приятными и развлечения полезными, – писал журналист. – Для этой цели я попытаюсь оживить мораль остроумием и смягчить остроумие моралью, чтобы мои читатели по возможности извлекали пользу для ежедневных размышлений… Я решил освежать их память каждый день до тех пор, пока не извлеку их из ужасного состояния порока и безрассудства, в которые пал этот век… О Сократе говорили, что он свел философию с небес, чтобы поселить ее среди людей, а мое честолюбие было бы удовлетворено, если бы обо мне сказали, что я вывел философию из кабинетов и библиотек, школ и колледжей, чтобы водворить ее в клубах и собраниях, за чайным столом и в кофейнях»263.

В журнале «Спектейтор» Аддисон начал выступать с позиции просветителя. Он высмеивал различные пороки представителей буржуазного общества Англии. Поскольку в то время среди англичан были широко распространены различного рода суеверия, религиозные предрассудки, вера в астрологию, ведьм, привидения, приметы, вещие сны и т.д., Аддисон с присущим ему тонким юмором повел борьбу против подобных негативных явлений в сознании англичан. Так, в седьмом номере журнала он рассказывал о суевериях, особенно распространенных в обществе, и размышлял о зле, которое они приносят. «Я знаю, что падающая звезда иногда лишает покоя и сна на целую ночь, и видел, как внезапно побледнел и потерял аппетит человек, отломивший конец грудной птичьей кости, – писал журналист. – Крик совы в полночь пугает иную семью больше, чем толпа разбойников, иногда голос сверчка наводит больше ужаса, чем рыканье льва. Для воображения, наполненного предзнаменованиями и приметами, нет такой незначительной вещи, которая не показалась бы угрожающей»264.

Аддисон осуждал религиозные предрассудки англичан, пытался заставить их взглянуть на вещи трезво, отказаться от суеверий. Он считал, что всем несчастьям в мире, равно как и различным природным явлениям, можно найти объяснения с помощью «доводов философии» с тем, чтобы противостоять возможным катаклизмам. Те же, кто поддается суевериям, только усложняют свою жизнь, пасуя перед любыми сложностями, встающими на их пути, плывут по течению, уповая на свою судьбу. Осуждая приверженность к суевериям, просветитель призывал сограждан оставаться хозяевами своей жизни, бороться со всеми невзгодами, а не укрываться от них в паутине религиозных предрассудков и суеверий.

Аддисону было особенно неприятно ханжество в религии. Убежденный сторонник англиканской церкви, воспитанный в семье священнослужителя, он, тем не менее, осуждал людей, чрезмерно проявлявших свою религиозность, особенно тех, которые при этом не верили в Бога. «В прошлом веке в Англии было модным напускать на себя как можно больше святости, старательно избегая всякого веселья и шуток, чтобы прослыть человеком религиозным, – писал он о приверженцах пуританизма в одном из номеров журнала.– Эти "святые" ведут затворнический образ жизни, подвержены печали и меланхолии… Подобный "сын скорби" считает своим долгом выглядеть унылым и безутешным. Если ему придется неожиданно засмеяться, то он увидит в этом нарушение обета, данного при крещении. Невинная шутка пугает его, как богохульство…Все маленькие радости жизни для него – пышность и суета. Веселье представляется распущенностью, а остроумие – бесчестием. Ему не нравится, когда молодежь оживлена, а дети увлечены игрой. На крестинах или на свадьбе он ведет себя как на похоронах. Он вздыхает к концу забавной истории и молится Богу, когда все в обществе веселятся»265. Аддисон высмеивал также фарисеев. «Умеренный ханжа пытается казаться более порочным, чем есть на самом деле, другой тип ханжи более добродетелен. Первый боится всего, что хотя бы намекало на его религиозность, предпочитая быть обвиненным во многих любовных интригах и прелюбодеянии, в которых не был замешан. Второй с лицом святоши совершает множество порочных дел под маской религиозной личины»266. В подобных высказываниях Аддисона отразилось рационалистическое отношение к религии. Аддисон осуждал религиозное ханжество, полагая, что истинно верующий не нуждается в саморекламе, и ему совсем не обязательно извещать о том весь белый свет.

Среди пороков представителей английского общества, которые подверглись осуждению и резкой критике со стороны Аддисона, было распространенное в Англии чрезмерное пристрастие к спиртному. В одном из номеров журнала «Спектейтор» он сатирически изобразил одного почтенного джентльмена, который хвастался, сколько напитков удалось ему отведать за последние двадцать лет жизни: 23 бочки октябрьского пива, 4 бочки портвейна, 19 бочонков сидра, 3 стакана шампанского, 400 чаш пунша, и бесчисленное количество рюмок. «Я не сомневаюсь, – писал журналист, – что каждый читатель припомнит многих честолюбивых людей,.. которые смогут похвастаться подобными подвигами». И далее просветитель обличал тех, кто был подвержен подобному пороку. «Как бы высоко ни думали о себе эти люди, пьяница есть чудовище презренное и безобразное в глазах всех разумных людей». Аддисон убеждал читателей в том, что пьянство оказывает фатальные последствия на рассудок, организм и имущество каждого, кто ему предается и нередко «хорошего человека превращает в идиота, а раздражительного – в убийцу! »267.