Книга Нет ничего сильнее любви - Таня Винк

Она хотела обнять его, но как только ее пальцы коснулась его головы, он воскликнул: «Не надо! Не трогай меня! Уходи! Оставь меня!..»

Она оставила. Вышла в морозный вечер, яркий, веселый, сверкающий разноцветными гирляндами, наполненный смехом, музыкой, счастьем и любовью…

«О Боже, почему ты так сделал?! Почему вокруг меня нет любви?!» – она подходит к кафе… За стеклом парни и девчонки, беззаботные, радостные, в одной руке бокал, в другой сигарета, словно нарочно разбиваются по парам. Галка стоит на заснеженной улице… Едва коснувшись разгоряченного лица, снежинки покалывают, тают и стекают к шее. Тоненькими ручейками устремляются под распахнутый ворот куртки, под кофточку…

Женщина порывисто проводит рукой по волосам, по вороту распахнутого пуховика, по мокрой шее. Глотает снежинки, и ее сердце останавливается: вкус талой воды уступает место привкусу поцелуя, его поцелуя… К горлу подступает ком. Она не замечает, как роняет перчатку – она уже вся там, у темно-коричневой двери, она еще не успела нажать кнопку звонка, а дверь уже распахнулась, и на пороге он… Улыбается, руки к ней тянет.

Она забывает о перчатке и бежит.

Дверь стеклянная, маятниковая, надо толкнуть. Ступеньки. Жетон… Черт, где же жетон? Нет жетона. Она шарит по карманам, достает кошелек из сумки, сумка падает в черно-серую жижу. Она подхватывает сумку, поскальзывается на жиже, взмахивает руками. Устояла! И дальше бегом… Рука на дне сумки. Нашла! Турникет, снова ступеньки. Восемь минут ждать! Да, целых восемь минут. Вагон полупустой, но она не садится, она топчется у дверей, ее толкают, ею недовольны. Плевать… Станция… Бегом наверх… Еще немного. Вот здесь направо, снова наверх. Темно. Хрум… хрум под ногами. Хрум… хрум… Это снег или хрустнуло что-то внутри? Горло жжет… Ах, да, это мороз. Ничего, сейчас будет тепло, сейчас он откроет дверь. Подъезд, ступеньки. Задрав голову, она хватается за горло – ее сердце сейчас здесь… Она не может оторвать взгляд от света в его окнах. Снова чертовы ступеньки. На площадке она останавливается, кровь стучит в висках. Еще один шаг… Она тяжело дышит, поправляет растрепавшиеся волосы. Давит на кнопку звонка. Где-то в глубине квартиры голоса. Она испуганно и тихо вскрикивает, хочет убежать, но не может, ноги не слушаются…

– Вам кого? – на нее смотрят поросячьи глазки кругленького мужчины в толстой на крупных пуговицах кофте и бесформенных спортивных штанах.

Галя знает мужчину, но не помнит, кто это, и не понимает, о чем он ее спрашивает. Это потом она все вспомнила – смех, крики, доносящиеся из глубины квартиры. И даже новогоднюю песню. А тогда она не мигая смотрела в коридор за спиной мужчины и ждала…

– Вам кого, женщина? – повторяет мужичок, буравя Галку пьяненькими глазками.

Она не отвечает – язык не шевелится…

– Эй, дамочка, вы что, глухонемая?!

– Юру… – она закашливается.

– Юру? Эй, тут Юру спрашивают! – кричит через плечо хозяин толстой кофты.

Борясь с приступом удушающего кашля, но не в силах бороться с нелепостью происходящего, Галка бочком отступает к лестнице. Но ноги изменили своей хозяйке – они не хотели уходить.

– Юра, иди сюда! – зовет мужчина.

И тут на бесформенной штанине повисает мальчуган лет четырех.

– Папа, тут тетя тебя спрашивает, – кричит он.

Кашель проходит сам собой, сердце становится на место, и Галка облегченно вздыхает, как человек, внезапно понявший, что неизбежной опасности не миновать. Лицо становится тяжелым, ей кажется, оно стекает куда-то вниз. На плечи тоже давит что-то невыносимо тяжелое. Ты? И вдруг…

– Галя? Ты? Привет…

Толстяк пьяненько хмурится. На его заплывшем жиром лице ходят желваки.

– Привет… – из обожженного горла раздается Галкин писк.

– Ты… ты ко мне? – Юрины брови вопросительно ползут вверх.

А из глубины квартиры раздается:

– Милый, кто там?

И вот она, Лара. С неизменной ухмылкой на губах.

Сумка снова выпадает из рук, но Галка этого не замечает. Касаясь рукой стены, она поворачивается к лестнице. Она хочет одного – уйти.

– Галя, сумку возьми…

Не поднимая глаз, она протягивает руку, и сумка тяжелым камнем повисает на ней и тянет, тянет вниз…

«…Если она родилась, она будет жить. Она нам не подчиняется. Она… Она сильнее нас, сильнее самой жизни. И если ты думаешь, что закрыла свою любовь в коробку и зарыла в землю, будто похоронила, то ты сильно ошибаешься…»

– Галя…

Кто-то трогает ее за плечо.

– Галя, доченька, ты стонешь! Проснись! Тебе снится плохой сон!

Галка с трудом открывает отяжелевшие веки. О, как больно… Больно лежать, больно дышать… Веки снова опускаются.

– Кризис прошел, – слышит она голос Вадима.

Кризис? Какой кризис?

– Мама, – шепчет она и заходится кашлем.

На ее щеке мамина ладонь, теплая, сухая.

– Мама, что со мною? – шепчет она.

– У тебя двухстороннее воспаление легких, – чеканит Вадим, – острый период миновал. Мы решили не отвозить тебя в больницу. Прости, но с позволения мамы я взял все на себя.

Мама бледная, похудевшая. Озабоченный Вадим. Зина в переднике, подбородок в муке.

– О! Наконец! – бодро восклицает Зина, наклоняется, целует Галку в лоб. – Лоб холодный. А была температура будь здоров!

Воспаление легких? И вдруг вспышки, одна за другой – морг, Андрей на диване калачиком, Лара… Галя упирается руками в постель, ей нужно подняться, но сил еще маловато. Бросает в пот, сердце колотится.

– Давай помогу, – Вадим приподнимает ее, мама подсовывает под спину еще две подушки.

Сквозь распахнувшуюся дверь в комнату вбегает радостная Настя.

– Галя пласнулась! – и к дивану.

– Настюша, не подходи близко! – Вадим бросается ей наперерез, хватает за плечи.

Она испуганно сжимается, она растеряна.

– Настенька, к Гале пока нельзя, она может заразить тебя.

Огромные синие глаза становятся еще больше:

– Галя не залазит меня, она халосая. Галя, я соскучилась, – юркая, она пытается обойти Вадима.

– Я тоже соскучилась по тебе, мое солнышко, – слезы застилают глаза, Галя закрывает их ладонями.

– Настенька, – Зина ловит девочку за руку, – идем пирог печь.

Пироги с того дня пеклись едва ли не каждый день – Зина с детства считала, что запах пирога является неотъемлемой, если не главной составляющей счастливого дома. Но пироги пирогами, их съедали – и снова разбредались по комнатам. И только дети были связующим звеном в этом крошечном мирке, пришибленном страшным горем и никак не приходящем в себя. Пятого числа, в день, когда Вадим разрешил Галке принять душ, пришел Андрей. Дверь ему открыла Лена, она купала Галку и не сдержалась, ахнула – на него было больно смотреть. И до этого худой, он сейчас был похож на тень… Он ковырял пирог с маком, когда на пороге появились гости, о которых никто даже не подумал. Это были представительницы службы социальной помощи и защиты несовершеннолетних. Переступив порог как свой собственный, они сунули под нос слегка опешившему Вадиму две корочки и поинтересовались, здесь ли живут сироты.