Книга Последний рубеж - Федор Вахненко

И упал на колени, застонав от прострелившей висок резкой боли. Отдышавшись, привычно просканировал все вокруг и только потом поднялся. Вытащив из закромов памяти примерную карту базы, боец попытался прикинуть, в каком направлении идти. Так. Если он все правильно помнил, то сейчас он находился где-то на границе территории клана и ничейной земли – части Заводища, на которой все еще царила Зона. Значит, казармы были в…

Где-то вдалеке ритмично разорвали воздух три выстрела. Судя по звуку, автомат Калашникова. Значит, бой за Заводище продолжался – мутанты после «Выхлопа» были, что сонные мухи, и не решались близко подходить к лагерям своих соперников в жестокой борьбе за выживание. Так что сомнений быть не могло: это выжившие охотники за артефактами покинули надежные подвалы и снова ринулись проливать кровь бойцов «Рубежа». Значит, нужно спешить.

Сержант Дзержинский скорчил задумчивую мину, пытаясь припомнить, в какой стороне располагались бараки. Ну, давай, торопил он себя, думай, думай! Может, на юго-западе? Или на юго-востоке?

Да, точно, на юго-востоке! Совсем недалеко! Чуть побродить между низенькими, приземистыми постройками – и казармы окажутся прямо перед носом. Дорога длиной в пять минут, если не меньше, – в конце концов, на базе «Рубежа» отродясь не водилось ни одной аномалии!

Нет, осекся однорукий. Не пять. Учитывая его теперешнее состояние, не меньше десяти, а то и все пятнадцать. Долго, конечно, но другого выбора нет. Сержант-калека нужен своей группировке – и поэтому он обязан добраться до казарм во что бы то ни стало.

Ухо Дзержинского уловило какой-то шум в двухэтажке на десять часов. Разговоры на повышенных тонах, какая-то возня. Сталкеры, решил сержант. Определенно сталкеры.

Подняв пулемет на уровень живота, однорукий хотел было дать по обозначившим себя скитальцам длинную очередь, но правая нога рубежника вдруг подломилась, и он грузно повалился наземь. Затылок глухо клацнул об асфальт, перед глазами все поплыло.

Да, боец из Дзержинского сейчас не лучше, чем из землетруса домашняя зверушка. Все-таки стоило отсидеться в том здании и восстановить силы, а не столь опрометчиво бросаться в вылазку. Как любили говорить суеверные бродяги, Зона в принципе не любит опрометчивых. А если Зона кого-то не любит – значит, она рано или поздно от него избавится.

– Феликс? – донесся до ушей сержанта хорошо знакомый голос. – Феликс, ты там живой?..

– Живой… – с трудом выдавил из себя однорукий. – Живой, сука…

В его поле зрения показалась размытая фигура с блестящими кляксами черного скотча на руках. Дзержинский не сразу смог разглядеть лицо присевшего рядом с ним человека, но ему это и не требовалось. Сержант и так знал, кто пришел за ним. И поэтому, когда рядовой Караченко протянул ему руку, калека с радостью принял помощь товарища по клану. Опираясь на брата по оружию, однорукий поднялся и поковылял к зданию, которое чуть было не разворошил длинной очередью.

Внутри сержанта ждали еще четыре человека, которые по воле случая собрались в одном подвале, спасаясь от «Выхлопа». Там был рядовой Ершов, ищущий обезболивающее, чтобы притупить боль, разъедающую покрытый кровавыми разводами глаз, поврежденный осколками кирпича. Там был сержант Желиба, перематывавший рассеченную голову бинтом; незнакомый Дзержинскому боец, массировавший перетянутую жгутом ногу. И, разумеется, там был Шум, потиравший ушибленную челюсть. Шум, на шее которого висел снятый с командира автомат. Шум, под ногами которого лежал выпотрошенный рюкзак якобы покойного старшего.

– Идиот гребаный! – выпалил Дзержинский. Не успел Караченко среагировать на прогремевший прямо над ухом крик, как однорукий сержант оттолкнулся от своего подчиненного и схватился за пулемет. Но прежде чем он смог навести оружие на оцепеневшего Шумейко, его висок снова воспламенился болью, отправив калеку на пол. Спохватившись, Карач вырвал РПК-74 из ослабевших пальцев Дзержинского, стащил с шеи инвалида тактический ремень – и отбросил ствол от греха подальше.

– Это… Это как вообще? – опомнившись, залепетал Шумейко. – Он… – Пулеметчик указал на лежащего командира. – Он же под «Выхлопом» был, какого хрена? Так… Ну… Ну не живут после этого! Не живут!

– Живут, – поправил его сержант Желиба. – Редко и мало, но живут. Я слышал, это из-за каких-то… В общем, что-то с нервной системой. Или с мозгом. Не помню. Главное, что живут. Такое редко встречается, но… Бывает. Млин… Вообще, я слышал, после такого по полдня в отрубе лежат. А этот… Эх, Толик, везучая же ты скотина… – Губы рубежника расплылись в искаженном подобии улыбки.

– Охренеть, каждый день что-то новое… – пробормотал Шум, с трудом веря собственным ушам. А потом его взгляд как бы невзначай упал на лежавший в пыли РПК-74 – и черный мигом потерял к разговорам всякий интерес.

Недолго думая, рядовой сменил АКСУ командира на более привычное оружие. Повертел в руках, придирчиво осмотрел. Вскинув к плечу, высунул дуло в окно и, особо никуда не целясь, нажал на спуск.

Грубый, звучный треск пулемета огласил тесную комнату. Неразборчиво ругаясь, схватился за висок до сих пор не оправившийся от «Выхлопа» сержант Дзержинский. Гулко стукнулась о пол стреляная гильза, испустив еле заметные ростки дыма. Довольно ухмыльнувшись, Шум передернул затвор. Легко пошел, как будто РПК только с завода привезли. Правда, почистить все равно бы не помешало, а то задержка, как специально, всегда проявляла себя в самый неподходящий момент.

– Эй, тащ сержант, – обернувшись через правое плечо, бросил пулеметчик скрючившемуся на полу командиру. – Спасибо, что разобрался.

На улице сухо хлопнула пара коротких очередей. Собравшиеся в домике черные среагировали почти мгновенно: кто пригнулся, кто схватился за отставленное оружие. Один только однорукий сержант практически не шелохнулся – и от внимания остальных это не укрылось…

– По ходу, не по нам, – спустя пару секунд с облегчением признал Шум. – Слишком сухо. Да. Точно не по нам.

– Эй, Шум, – позвал его Карач. – Ты… Ты вот что скажи: ты ж говорил, Феликса шмальнули. Ты ж говорил, снайпер. А он вот он, и кровь только с носа. Хошь сказать, само заросло? «Выхлоп» вылечил, да? Да, урод?

– А, я тебя понял, – ответил Шумейко, развернувшись лицом к собеседнику. Голос рядового заметно ожесточился, все его тело сжалось, словно тугая пружина, а палец обвинительно уставился на Караченко, как будто это он бросил своего сержанта умирать. – Хочешь меня заложить, да? Ты, урод гребаный, ты хочешь меня заложить?! Тогда слушай сюда! Вот этот гондурас, – пулеметчик указал на Дзержинского, – он… Он просто долбанутый, понимаешь? Эта падла приперлась ко мне и сказала, что ему нужна рация. Я, такой: «Ладно! На те рацию!» И че ты думаешь?! Созвонился, побазарил – и раздолбал мою рацию об пол! Сволочь! Знаешь че? Он думал, по нам долбашит снайпер! Снайпер, едрить его налево! Не-не, он реально стрелял, базару нет! Вот только не по нам. Не по нам! Оно ж по звуку понятно! Глухой – по нам, сухой – не по нам! Да только этому плевать. – Шум смачно плюнул на пол. – Ему пофиг. Он психует, тычет в тебя «калашом», делает че угодно, но только не включает голову. Когда-нибудь этот мудак нас уроет. Я-то это давно понял, но тебе, тебе надо все разжевать! Вот тогда… Тогда было близко. Из-за него мы могли не успеть. А благодаря мне… Благодаря мне, Карач, ты еще дышишь. Так что перед тем, как меня заложить, подумай, надо оно тебе или нет. Просто подумай, на кой хрен те спасать этого конченого дебила? Чтобы он тебя все-таки урыл? Меня-то рядом уже не будет. Не будет.