Книга Одна кровь на двоих - Татьяна Алюшина

И только когда не осталось сил и нечем — ну совсем нечем — стало дышать и барабанило сердце, требуя идти вперед, — оторвался!

Маша запрокинула голову в его ладони, закрыв глаза. Он смотрел, тяжело дышал, сердце ухало призывным набатом. Она открыла ослепшие ошарашенные глаза, посмотрела в золотистый прищур и, чуть не плача над осознанием далекой потери, прошептала:

— Если бы ты так поцеловал меня в мои шестнадцать лет, я убила бы твою Марину, но недала тебе жениться!

— Если бы я тебя поцеловал тогда, — погружаясь в близкое серебряное море, ответил он громко, не шепотом, — я бы не женился даже под конвоем! Поэтому и не поцеловал!

— Дима! Дима! — смотрела на него глазами, наполняющимися слезами непереносимой радости, Маша.

Он притянул ее голову, медленно, не отрываясь от топленого серебра в росе, и снова поцеловал!

Осип Игнатьевич, начальник службы безопасности господина Победного, с засекреченными до конца его жизни и на многие годы после его кончины фактами биографии, обладатель множества знаний, навыков, умений, подробно о которых знала всего пара-тройка человек в этой стране, да и во всем мире, победно потряс над головой руками, сжав кулаки. И, удаляясь от кухни, запел, не произнося ни звука, — губами, мимикой лица, крутя головой в такт песне:

—I love you, baby!! Парапа-па-па-па! I love you, baby, парапа-па-па-па!

Он пританцовывал, выделывая лихие коленца.

— 11оуе уои, ЬаЬу, парапа-па-па-па! — крутил бедрами Осип Игнатьевич, весь отдавшись музыке и танцу, празднуя Машину победу. И Димину победу тоже!

Наконец он остановился, поправил сдвинувшуюся во время танца кобуру под мышкой и деловой, стремительной походкой пошел выполнять непосредственные обязанности — охранять покой Дмитрия Победного: надо разогнать всех подальше, по углам, чтобы не мешали ребяткам!

А Диме с Машей помешать сейчас могло, пожалуй, только обрушение дома, и то большой вопрос!

Они ничего не видели и не слышали вокруг, кроме друг друга.

Потому что невозможно — ну невозможно же! — быть порознь, хоть на полмиллиметра, хотелось скорее, скорее прорасти, перемешаться кровью, кожей, жизнью...

В нем клокотало раскалившейся лавой, ут-робно рычало желание, разрывая все преграды в клочья, рвалось к ней, стремилось добраться до сердца, разума, затопить собою!

Только с ней! Только с его Машкой! Только так!

Они ничего не соображали, стаскивая одежду друг с друга, подвывая от нетерпения — убрать, прижаться телом к телу, кожей к коже, поделиться одной температурой на двоих, вдохнуть, втянуть в себя отравляющий навсегда запах — его, ее! И не до поиска каких бы то ни было удобных, изысканных и правильных горизонталей им было! Да и не могло это иметь значения! И не до слов пустых — они говорили, кричали по-другому и слышали сейчас по-другому!

Утробно, горлом, зарычав, он вошел в нее и остановился!

Одним разумом, одним чувством они переступили черту, неотрывно глядя друг другу в глаза, осознав, что наконец-то — господи боже, наконец-то! — соединились в реальности давно соединенные в жизни их миры, слившись в одно целое.

И Диме хотелось задержать, продлить этот невероятный, беспредельно чувственный миг единения!

Первого в их жизни!

Но победная суть рвалась вперед — быстрее, сильнее, без остатка — туда, к первому, как и все у них сейчас, непознанному абсолютному единению! И он заспешил, понесся вперед, крепко держа ее в руках, отбросив за ненадобностью и глупостью все на свете и только чувствуя, чувствуя, чувствуя, живя внутри ее, с ней, ведя ее за собой!

И их вышвырнуло за край серебристого раструба, куда не долетела когда-то маленькая Машка, остановленная его, Диминой, силой воли!

Все просто! Теперь так понятно и ясно, как все простое, — ей нельзя было и не надо туда одной — им можно туда только вместе! Только так — вместе!

Серебристая мудрость, открыв свои тайны, постигнуть которые могут только двое, подержала и медленно опустила на землю через черную звездную трубу.

Маша отдышалась, пришла в себя первой и спросила в плечо распластавшегося на ней, обессиленного Димы:

— Мы где? — хриплым, несвоим голосом из пересохшего горла.

— На полу, — ответил справа над ее головой господин Победный, таким же чужим хриплым голосом, — по-моему, на кухне.

— А-а! — удовлетворилась Маша местом расположения. — Хорошо. Далеко идти не надо.

— Как раз-таки идти надо далеко, до спальни. Сейчас полежим немного и пойдем.

Отданное до конца, до дна, не оставившее ничего для себя тело, разум не могли представить еще что-то впереди, расцвечивая воображение красками подробностей.

Но Диме было мало!

Ему хотелось познать ее всю, впитать в разум, в свою иммунную систему, изучив кончиками пальцев, губами, кожей — всю! В горячечном единении было не до этого — дальше, потом.

Обязательно будет потом!

— Очень хочется пить и есть! — разогнав цветные картинки его воображения, как дым рукой, весьма приземленно заявила Маша.

Дима засмеялся довольно, перекатился на спину, подтянул к себе рукой Машку, прижал к боку.

— Разве ты не знаешь, что только мужику дозволено хотеть есть после, а нежные барышни обязаны томно вздыхать, смотреть с обожанием на повелителя, словами и движениями тела давая понять, какой он суперлюбовник!

— А я не нежная барышня, — вздохнула покаянно Маша. — Я вредная профессорша, я этим мамзелькам неуды вкатываю по полной программе!

Он расхохотался! Громко, от души, от полноты жизни, счастья, удовлетворения во всем теле! И поцеловал Машку в макушку.

— Профессорша!

— А ты знал, да? — передвинулась Маша, приподнялась на локте и заглянула ему в лицо. — Осип Игнатьевич расстарался?

Он чмокнул ее в кончик носа, подумал и чмокнул еще раз.

— Конечно знал, а как же! Я все про тебя знаю, Машка!

Встал одним сильным, красивым движением, поднял Машу и посмотрел по сторонам в поисках одежды. Взрывом, эпицентром которого были они с Марией Владимировной, одежду разбросало по всей кухне.

Вот что они вытворяют! — с неприкрытым, чистейшей пробы мужским самодовольством подумал Дмитрий Федорович Победный. И бог с ней, с одеждой! И так дойдут — а то одеваться, раздеваться.

— Мм-да! — присоединилась Маша к осмотру помещения. — Зато я сохранила кеды! — указала она на тенниски, так и оставшиеся на ногах, за отсутствием времени на раздевание.

— Сейчас снимем! — пообещал Дима и потащил Машу за руку из кухни.

— «А компот!» — возроптала она, дурачась.

— Сейчас дадим команду, Лев Семенович что-нибудь приготовит, и нам принесут!