Книга Иероглиф «Любовь» - Надежда Первухина

— Дорогой, будь с ней терпелив и нежен. Твое мастерство ветра и луны не знает себе равных, но все же... Я не хочу, чтобы Мэй испугалась или затаила обиду — ты первый ее мужчина.

— Я сделаю все, что в моих силах, милая, — улыбнулся Цясэн. — А как ты проведешь эту ночь без меня?

— Буду спать, как камень на дне реки, — улыбнулась и Гуан. — Приготовления к свадьбе меня сильно утомили. К тому же я нынче весь день мучаюсь от слабости и головокружения, все так и плывет перед глазами.

— Надо позвать лекаря! — обеспокоился Цясэн. — Оставь, — махнула рукой Гуан. — Сегодня тебе и без того хватило хлопот. Со мной посидит старая Мын, я выпью травяного отвара и усну. Скорее всего, зто обычное женское недомогание. Не заботься.

— И все же... — с сомнением сказал Цясэн.

— Послушайся меня, — снова улыбнулась Гуан. — И ступай ко второй жене, не томи ее ожиданием.

... Господин Вэй Цясэн не огорчил и не разочаровал свою вторую жену. Мэй узнала любовь мужчины и через некоторое время не могла себе помыслить, как проводить ночь без ласк Цясэна, бывшего умелым, неутомимым и чутким любовником.

Мэй представлялось, что ее прошлая жизнь — императорский дворец, потом нищая деревня, а еще позже улица Диких Орхидей — все было грезой, рассеявшейся с первыми лучами солнца. Мэй полюбила господина Цясэна так же, как и любила свою наставницу Гуан. Кроме того, легкое недомогание госпожи Гуан оказалось беременностью, чему не мог не радоваться Цясэн.

— У нас будет наследник! — говорил он. — Жизнь не жестока и не бесплодна; когда мы умрем, наше дитя позаботится о благополучии нашего посмертного существования!

В любви, согласии и покое Вэй Цясэн и две его жены прожили три года. В положенный срок Гуан родила сына, нареченного Суйдэ, и целиком посвятила себя его воспитанию. Впрочем, это не означало, что с рождением ребенка она стала меньше любить и лелеять Мэй. Да, Мэй была младшей женой, на Равных с Гуан правах делившей ложе с мужчиной, который был дорог сердцу бывшей певички. Но это не вызывало у Гуан ревности или зависти. Она попрежнему обучала Мэй каллиграфии, рукоделиям управлению немалой усадьбой Вэй Цясэна. Мэй повзрослела и из угловатой робкой девочки превратилась в очаровательную молодую женщину, чей взгляд смотрел целомудренно, а тело знало все хитросплетения любовной игры. Одно печалило Мэй — она так и не могла говорить. Значит, Вэй Цясэн, хоть и любил ее, но все же любил меньше, чем собственную жизнь...

А потом в Западный Хэ пришла беда. Пришла вместе с наемниками Ардиса, верными вассалами узурпаторши Шэси. Западный Хэ по традиции с незапамятных времен был вольным городом, имеющим право не платить дань императору, поскольку когда-то этот приморский город оказал незабываемую услугу Императорскому дому... Но Шэси, разграбившая всю Империю рука об руку со своими душегубами, решила, что пора отдать на растерзание и Западный Хэ — город, которому покровительствовала сама тысячерукая Гаиньинь.

Господин Вэй Цясэн вместе с прочими вельможами и военачальниками города возглавил, отряды защитников. И вместе с прочими был убит; когда защита пала, бешеные наемники Ардиса ворвались в Западный Хэ, превращая в ад все на своем пути.

За считаные часы богатый и роскошный город превратился в руины. Тут и там вспыхивали пожары: на равных горели дома знати и лачуги бедняков. Квартал Диких Орхидей выгорел дотла, а певичек, говорят, наемники Ардиса вырезали всех до единой, принося в жертву своему кровожадному божеству.

Весть о том, что Вэй Цясэн убит, повергла Гуан и Мэй в ужас. Но, даже раздавленная горем, Гуан не позволила себе ослабеть духом. Она велела всем слугам бежать из усадьбы и укрываться, кто где может, спрятала часть драгоценностей и денег мужа в подземном тайнике, велела Мэй собираться и вместе с нею и маленьким Суйдэ выбралась к Рыбной пристани. Там уже собрались толпы беженцев из города. Слышались вопли проклятий, рыдания, стоны раненых...

У Рыбной пристани, самой бедной и отдаленной пристани Западного Хэ, стояло на причале всего две дюжины джонок, которые никак не могли взять на борт всех несчастных. Матросы с джонок брали лишь тех, кто мог заплатить им пять тысяч связок золота — за это толпа осыпала их проклятиями, мало у кого в этой толпе водились такие сумасшедшие деньги.

Гуан (к счастью для нее, для Мэй и маленького Суйдэ) взяла с собой тридцать тысяч связок золота и шкатулку с драгоценными украшениями, каждое из которых стоило не меньше десяти тысяч золотых фыней. Женщина заплатила капитану джонки «Красная магнолия» и поднялась на борт вместе с Мэй и Суйдэ. Глаза ее застилали слезы, она смотрела на берег, где клубился над стенами города густой дым, где тело ее мужа было изрублено на куски мечами наемников... А она даже не могла позволить себе совершить над телом мужа погребальные обряды! Мэй стояла рядом, но ее глаза оставались сухими, и только мертвенно-бледное лицо выдавало душевную муку.

— Смотрите, принцесса, — тихо сказала Гуан Мэй, впервые назвав свою подопечную принцессой. — Смотрите, что творит с вашей страной беззаконная тварь, захватившая престол! Не забудьте это зрелище, когда придет время справедливости!

Мэй посмотрела долгим взглядом на Гуан и кивнула.

Джонка отошла от причала. Поднятый парус захлопал над головой. В борт ударила мутная пенистая волна.

«Красная магнолия» вместе с остальными джонками-беглянками направлялась к северной границе Яшмовой Империи. По слухам, там, среди неприветливых скал и безжизненных каменных лесов, даже головорезы императрицы Шэси чувствовали себя неуютно, потому и не стремились в эти забвенные края. Брошенные северные крепости, засыпанные вечным нетающим снегом города и поселки облюбовали дикие звери да белые оборотни — страшные существа, питающиеся теплой плотью и кровью... Однако страх перед наемниками Ардиса был сильнее страха перед белыми оборотнями, которых, по совести сказать, никто и не видел. Потому все беглецы надеялись, что смогут обосноваться в тех безрадостных местах.

Закончился месяц Бамбукового Инея, пришел месяц Тихого Снега, а джонки все еще были в пути. Холодное сизое море, густые, как молоко, туманы выпивали силы и жизнь из людей. Многие умирали от слабости, болезней или отчаяния, так и не увидев вожделенных берегов. В одну из многочисленных печальных ночей умер Суйдэ-маленький, сын Гуан, и его, как и прочих умерших, опустили в темные равнодушные воды. Мэй плакала; как могла, она утешала свою дорогую подругу Гуан, но вскоре с ужасов поняла, что та помешалась от горя. Дни и ночи напролет Гуан сидела на палубе, смотрела в свинцовое небо и повторяла одно и то же:

— Ведь ему там холодно, моему сыночку! Некому закутать его ножки теплым одеялом, некому надеть шапочку на его черные волосы. Ах, какой холод кругом! А шейка у сыночка моего такая тоненькая, словно стебелек травы! Вода сломает ее, камни упадут ему на грудь, рыбы выпьют его глаза! Зачем вы отняли у меня моего сыночка, он был такой слабый!

Гуан пробовали утешать, заговорить с ней, давали ей вина, чаю или рисовых лепешек, но несчастная женщина лишь смотрела на окружающих обезумевшим, жалким взглядом и говорила: