Книга Софья Палеолог - Татьяна Матасова

Говоря о связях Московской Руси и Европы, сложно не согласиться с В. О. Ключевским, который заметил, что эта тема «всегда кажется своевременной и никогда не переставала быть безнадежной». Оптимизма в данном случае может добавить то, что связи Московского государства с западным миром в правление Ивана III были, пожалуй, самыми «небезнадежными» за всю их историю. Перед двумя регионами открылись небывалые возможности для взаимного культурного обогащения.

В самом названии Россия чувствуются греческие ноты: звук «у» в древнем названии Руси в греческом произношении трансформировался в «о». Уже под 839 годом в европейских источниках упоминается народ Rhos, который так именовали византийцы. Этот народ справедливо отождествляется современными учеными с Русью, которая к тому времени представляла собой уже сформировавшуюся этно-политическую общность. Росией называли в Константинополе русскую митрополию. Имя Рос(с)ия начинает входить в широкое употребление в XV веке. Россией называли Русское государство греки, состоявшие на великокняжеской службе и возглавлявшие миссии на Запад. Венецианский сенатор Марино Санудо в своих дневниках не раз использует по отношению к нашей стране — наряду с понятием Moscovia (как именовали нашу страну поляки) — название Rossia (Rhossia). Это слово становится известно в разных странах Европы (в том числе тех, с которыми великие князья не завязали контактов) в большой степени через венецианское посредство: Венеция была одним из главных центров, где ковалась международная политика того времени.

На водах Венеции

Для посланников Ивана III и Василия III Венеция была воротами в «Итальские страны», и в ходе посольств они нередко посещали город дважды — в начале и в конце путешествия. В предместьях Венеции их встречал «соленый ветер, крикливые белые чайки, купы черных водорослей, разбросанные по песчаным косам». Стены и башни города «вставали, казалось, из самых морских глубин, ибо ни ум, ни глаз не могли постичь, сколь мелка огромная лагуна, подернутая светящейся зыбью…».

Магическое очарование Венеции неподвластно времени. Вероятно, русские посланники испытывали чувства, близкие тем, что выразил П. П. Муратов в начале XX столетия: «Для нас, северных людей, вступающих в Италию через золотые ворота Венеции, воды лагуны становятся в самом деле летейскими водами (водами забвения. — Т. М.)…» Русские — нередко с помощью греческих проводников — оказывались в новом мире, где предстояло на время забыть некоторые привычки и существенно расширить кругозор.

Венеция — особое место для греков. Торговые связи Венеции и Византии на протяжении веков способствовали взаимному обогащению культур. Памятники венецианского Средневековья исполнены византийскими образами и художественными приемами. Дворцы и храмы города — «молчаливые свидетели и хранители единственного во всем мире художественного наследия и городского ландшафта, напоминание о том древнем Константинополе, который по прихоти истории передал Венеции эстафету великолепия, богатства и дивной красоты».

Впрочем, связи Ромейской державы и Светлейшей республики отличал драматизм. По существу, их политические отношения представляли собой череду конфликтов, следы которых несложно отыскать в венецианском искусстве. Например, верхние части Пала д’Оро («золотого алтаря») главной венецианской базилики Сан-Марко изготовлены из эмалевых пластин, похищенных крестоносцами после того, как они в 1204 году в ходе Четвертого крестового похода захватили Константинополь.

Несмотря на прошлые обиды, именно Венеция стала «центром притяжения» для греков после 1453 года. Здесь возникла большая греческая диаспора. Но город не мог принять всех. Через земли Светлейшей республики многие византийцы перебирались дальше: в Рим, Милан, Неаполь, Париж и даже Лондон. Греки умели помнить добро. Именно гостеприимной Венеции подарил свою библиотеку кардинал Виссарион…

Оказываясь в Венеции, московские греки находили теплый прием у соотечественников. Иногда они останавливались при церкви Святого Георгия (San Giorgio dei Greci), как это было, например, в 1488 году, когда из Москвы прибыли Дмитрий и Мануил Ралевы. Древняя церковь, на месте которой ныне стоит храм второй половины XVI века, стала оплотом греческой общины. Московские греки наверняка возносили здесь молитвы о том, чтобы Господь помог им устроить свою судьбу под новыми небесами.

Посещая город, московские византийцы преклоняли колени и у алтаря покровителя города — евангелиста Марка. Венеция хранит его мощи с 820 года, когда купцы Буоно и Рустико вывезли их из захваченной арабами Александрии. Рассказывали, что сундук с мощами был спрятан под свиными тушами, чтобы арабские досмотрщики на границе не смогли обнаружить реликвию. Первый собор Святого Марка был заложен в день прибытия в город его мощей, однако храм простоял недолго. Нынешняя базилика относится к XI столетию.

Русские посланники последней четверти XV века дивились величию собора и, надо думать, тоже прикладывались к мощам святого Марка, широко почитаемого на Руси. Ко дню памяти этого святого (25 апреля) в 1217 году князь Константин Всеволодович приурочил закладку одного из самых значительных храмов Северо-Восточной Руси — Успенского собора в Ростове Великом.

«А там (видел. — Т. М.) церковь в Венеции святаго Марка велми чудну и хорошу, да и ворота венециискии деланы… велми хитры и хороши», — рассказывал в 1475 году в Москве Семен Толбузин — русский посланник Ивана III к дожу. Благочестивый посол обратил внимание и на другие христианские святыни в городе: «…святая деи Екатерина лежит у них, не вем, та ли мученица или ни, толи святаа». Толбузин мог привезти в Москву какие-то святыни, связанные с этими праведниками.

Русский летописец Родион Кожух записал рассказы Семена Толбузина. Эти рассказы можно считать первым сравнительно подробным описанием Венеции, принадлежащим русскому человеку (старше лишь строки из «Хождения на Флорентийский собор» начала 1440-х годов). Толбузин описал процедуру избрания дожа и поведал о том, как город из небольшого приморского поселения превратился в один из крупнейших центров Европы: «а место деи то, коли сказывают у них старожилци и книжники, исперва невелико бывало, да много деи в море каменем приделали хитроки, где Венеция град стоит».

Семен Толбузин запомнил и чудесную легенду о городе: «Глаголют же каменей у них 12 самоцветных, а говорят деи, что корабль со человеком занес к ним ветръ, ини деи пытали у его, что есть, и онъ деи не сказали им, ини деи хитростию уведали у него да ум отняли волшебною хитростию, да взяли у него».

Рассказ этот вызывает много вопросов. Ничего похожего на него не встречается ни в одной из фундаментальных работ по культуре средневековой Венеции. Но в приведенном отрывке присутствуют сразу несколько распространенных в европейской культуре сюжетов. Здесь и образ терпящего бедствие, но чудом уцелевшего корабля, и 12 волшебных камней, которые ассоциируются с наперсником ветхозаветного праотца Аарона (Исх. 28: 15–21), и сюжет о лишении волшебным образом человека памяти…

Бог весть какие еще древние тайны скрывают замшелые дворы, просоленные старые сваи и мутные каналы Венеции. Чудеса здесь соседствуют с реальностью и переплетаются с ней самым загадочным образом. Осенью и особенно зимой — в то время, когда обычно русские посланники оказывались в городе, — Венеция может удивить пронизывающим холодом. Acqua alta («высокая вода») заливает набережные и площади. Густой туман — nebbia — внезапно опускается на лавки, таверны и «огромные резные сундуки темных палаццо, полные непостижимых сокровищ». И также внезапно путешественник, преодолевая почти осязаемое сопротивление сырого воздуха, оказывается перед лицом удивительных зрелищ.