Книга Осень на краю света - Дмитрий Заваров

А там происходило страшное. Сотканный из мерцающей ряби нарост разбухал, вытягивал поверхность экрана, и все рельефнее проступало нечеловеческое лицо со светящимися бельмами. Больше всего это походило на тело моллюска, высовывающегося из раковины. Чуть сбоку от экрана стоял отец Димитрий — он держал прямо перед монстром раскрытую ладонь с нарисованным глазом. Священник медленно отводил руку, отчего казалось, что он вытягивает тварь из кинескопа.

— Кто тебя звал?

Казалось, что монстр вот-вот порвет искрящуюся помехами пленку и выберется наружу. Вслед за лицом стала проступать вся голова — продолговатый, похожий на дыню нарост на конце расширяющегося к экрану щупальца. Отец Димитрий медленно отходил в сторону, и щупальце, чуть заметно подрагивая, изгибалось вслед за его ладонью.

— Кто звал? — громко повторил отец Димитрий.

— За тобой! — уже не шепот, а низкий голос, уверенно перекрывший помехи.

Иваныч отчетливо разглядел, как шевелятся губы на рябящем лице. Он теперь наблюдал его в профиль — щупальце, ориентируясь на ладонь с глазом, изогнулось вбок. Осознав себя лежащим между ножек стула с открытым ртом, Федор Иваныч испытал острый укол стыда, попытался подняться, но в этот момент события стали развиваться стремительно.

— Кто звал? — прокричал отец Димитрий, замахиваясь дубиной.

— Убить! — прошипел эфир.

Из-под страшного лица с электрическим хлопком метнулась какая-то то ли молния, то ли веревка, воткнувшись острием в ладонь священника. Руку отбросило, как от сильного удара, но отец Димитрий, крутанувшись вокруг своей оси, все же успел с размаху рубануть по щупальцу дубиной. Раздался оглушительный хлопок, вспышка — Иваныч инстинктивно спрятал голову за сиденьем стула. По стенам и потолку загремели осколки кинескопа. И вслед за этим наступила оглушительная тишина.

— Живой? — прогремел вопрос.

Старик выглянул из-за стула. В комнате едко воняло паленой изоляцией, тумбочка опрокинулась, разбитый, перекошенный ящик телевизора валялся у батареи под окном, в воздухе клубился густой сизый дым. Отец Димитрий вставал с пола, тряся левой рукой и морщась от боли.

— При Сталине бы этого упыря уже год как расстреляли! — прохрипел Федор Иваныч, принимая сидячее положение.

— Ты как, дед?

Только сейчас старик обнаружил, что правое бедро его пульсирует болью. Он посмотрел на ногу: рядом с коленкой валялся кусок кинескопа: матовый, сантиметра в три толщиной осколок стекла. Другие осколки были раскиданы по всей комнате и даже залетели на кухню. Помимо них пол был усеян подвесками с люстры — теперь Иваныч понял, почему изменилось освещение: от советского пластмассового шика под потолком остался голый кулек из трех лампочек в окружении пустых колец.

— Знаешь, Борода, сколько времени понадобится, чтобы эти висюльки обратно повесить? — покривился от неприятных воспоминаний Иваныч.

— Сейчас рука отойдет — вместе повесим.

— А вот хрена! — твердо заявил дед и с долгим стоном поднялся. — Я давно эту гангрену выкинуть хотел. Набегался за ней еще при Брежневе — вот и жалел. Что же это за тварь ты вызвал?

— Не знаю. — Отец Димитрий подошел к телевизору и выдернул из розетки шнур. — Странно, что у тебя пробки не выбило.

— Нету у меня пробок. Я не за то воевал, чтобы буржуям по счетчику платить. А ты знал, что она вылезет?

— Скажем так, предполагал. — Отец Димитрий сделал неопределенный жест рукой. — В вашем эфире, они, по идее, должны кишеть, как головастики в лужах.

— Чего ж ты ждал-то, сразу надо было.

— Ее кто-то сюда позвал, думал, проговорится. А она, вишь ты, неразговорчивая.

— Пришиб ее?

— Это вряд ли. Но, дед, скажу тебе определенно: из телевизора эта тварь больше не высунется.

— Хоть что-то. Только как теперь внуку кино крутить…

Федор Иваныч дохромал до кровати, сбросил с покрывала осколки и уселся рядом с видеомагнитофоном. Пружины протяжно и жалобно скрипнули. Старик покачал головой, представив, как придется убирать весь этот хаос.

— Что ж это, они, значит, могут из каждого телевизора вылезти? — покосился он на разбитый каркас.

— Вылезти — это не так страшно. — Отец Димитрий пошатал ногой тумбочку. — Страшно, когда они там сидят, притаившись. А ты им в глаза смотришь.

— Да уж… Ты хоть понял, что Ульяна сказала?

— Не совсем. Но где Пономарь, похоже, знаю.

Он подошел к окну, отодвинул щеколды и распахнул раму. В комнату резко влетел чистый ветер. Дым под люстрой закрутило спиралью, на кухне хлопнула форточка…

Глава 25

…специально так было рассчитано или нет, но было в этом что-то по-библейски символическое: день уже выдохся, деревенские дома вот-вот затопит сумрак, деревня замерла в предвкушении близкой ночи… и над уставшей землей золотом пылает крест на куполе храма.

Эффект появлялся редко. Очень редко. Настолько редко, что отец Андрей временами ловил себя на мысли, что все это самовнушение. И нет никакого загорающегося на закате креста, просто от долгого всматривания воображение само дорисовывает то, что нужно душе. Но все-таки хотелось верить в чудо. И он позволял себе верить: с тех пор как почудилось ему, что крест вспыхнул в вечерних лучах золотым огнем, в ясную погоду, когда имелась возможность, приходил на закате к храму.

Сейчас было еще совсем светло, но солнце уже скрылось за дальними тополями. Калитка привычно скрипнула. Отец Андрей, оглядев церковь, неспешно прошел по газону в сторону погоста. Там, у ограды, он еще в прошлом году соорудил небольшую лавочку, чтобы было удобнее наблюдать: как раз напротив входа, немного сбоку, чтобы колокольня не перекрывала купол.

К церковному забору почти впритык подступали могилки — между решеткой и оградами втиснулась лишь узкая тропинка, крупному человеку и не пройти. Ухоженный и чистый в других местах, с этой стороны церковный газон был густо посыпан листьями — со стороны кладбища нависали березы. Земля мягко проседала под ногами, листья почти не шуршали — еще не успели просохнуть.

Отец Андрей уселся на лавочку, ощутив спиной холод металлических прутьев. Небо, видное сквозь купола, уже наливалось вечерней густотой. Три вороны бесшумно пронеслись над храмом, спеша по своим делам. На стене колокольни, у основания кровли, выступили белесые волны разводов: опять пошли высолы, хотя только весной энтузиасты из местных лазили, мыли кирпич. Зато старая кладка, разменявшая второй век, стояла как новая. Отец Андрей вздохнул: что ни говори, а раньше даже кирпич делали на совесть.

Черные листы меди образовывали на крыше ромбовидный узор, похожий на чешую, отливающую зеленью в складках кровельных переходов. Выпуклые звезды мягко золотились на синем фоне куполов.

Отец Андрей какое-то время любовался каменными узорами на стенах храма: сейчас, когда солнце опустилось за деревья, тени смазались, и орнамент, утратив четкость, приобрел какую-то художественную небрежность, будто был нарисован широкими акварельными мазками.