Книга В будущем году - в Иерусалиме - Андре Камински

— Не по-шел, а на-шел. Вам следует правильно выражать ваши мысли, мистер Розенбах. Английский — это язык Шекспира, и он заслуживает достойного с собой обращения.

— Эти крупинки, похожие на канифоль, мисс Поппер, — таинственно зашептал Хеннер с глубоким волнением в голосе, высыпая на стол горсточку порошка медового цвета, — это существо химическое…

— Вещество, мистер Розенбах, а не существо, умоляю вас…

— Химическое вещество, которое потрясет мир. Верьте мне!

— Я верю вам во всем, мистер Розенбах, хотя вы этого не заслуживаете, сэр.

— Я засыплю его и расплавлю. И здесь, в этой сраной комнатке…

— Считайте, мистер Розенбах, что этого слова я не слышала. — Мисс Поппер вначале побледнела от услышанного, потом густо покраснела. — Эта комнатка, позвольте вам заметить, что угодно, только не сра… Только не то, что вы про нее сказали. Вы, как всегда, неаккуратны со словами, мистер Розенбах. Вы хотели, наверное, сказать «в этой славной комнатке». Позвольте вам напомнить, сэр, что вы находитесь в Лондоне, а Лондон — столица Великобритании.

— И из этого невзрачного порошка, — ничуть не смутившись, продолжал свою мысль великий изобретатель, — еще до заката нынешнего дня выкристаллизуется чувствительная к цвету субстанция, которая отныне и на веки веков будет носить мое имя…

— От всей души желаю вам этого, мистер Розенбах! Всем жаром моего сердца молю я Господа нашего помочь вам. Ваша удача, сэр, это еще и моя удача…

— Вы моя прелестная свидетельница, мисс Поппер. Вы увидите мой триумф вашими животными глазками…

— Живыми глазками, — поправила хозяйка и покраснела до самых ушей.

— Вашими живыми глазками, — согласился изобретатель, — убедитесь вы, как из бесцветной эмульсии станут проявляться разноцветные контуры — зеленый, оранжевый, фиолетовый — весь естественный букет, сотворенный Богом.

— Я верю тебе, верю, ты — волшебник, — выдохнула мисс Поппер, положив руку на плечо Хеннера, — в Священном Писании сказано, что последние станут первыми. Ты же хочешь этого?

— Чего?

— Стать моим первым…

— Разумеется, мисс Поппер, мы вернемся в Австрию на белом коне…

— Кто — мы, дорогой?

— Мой сын Натан и я, разумеется, кто же еще! Сам кайзер выйдет встречать нас. Он устроит нам прием в Шенбрюнском дворце. И мой брат Лео простит меня. И я стану богатым, как монах…

— Не как монах, мистер Розенбах, а как монарх…

— Самым богатым человеком в Англии буду я…

Хеннер решительно подошел к окну и запер ставни. Потом он положил на стол стеклянную пластинку, насыпал на нее своего таинственного порошка, достал из шкафа газовую горелку и поджег ее. Затем через воронку он подлил в раствор воды и произнес высокопарно:

— Я кругом грешен, высокочтимая леди, но Всевышний великодушно прощает нам наши прегрешения. Мы стоим на пороге исторического момента. Вы будете рассказывать вашим детям…

— Но у меня нет детей, мистер Розенбах…

— …вашим детям и детям ваших детей, — продолжал Хеннер, — будете вы рассказывать, что присутствовали при этом торжественном миге. Что кроме самих Розенбахов — Хеннера и Натана, вы единственная видели, как это свершалось. А теперь — полное внимание, мисс Поппер. Раствор начинает вскипать. Вот уже вздымается он крутым паром. Чувствуете ли вы этот мылоподобный запах? Мы уже у самой цели. Внимание! Готово!

Страшный хлопок потряс всю мансарду, и часть крыши с грохотом отлетела прочь.

* * *

То, что осталось от моего двоюродного деда, его сына Натана и восторженной мисс Поппер, было отправлено полицейской каретой в Скотленд-Ярд. Оба иностранца были прикованы друг к другу наручниками, а престарелая девственница, еще не совсем оправившись от потрясения, вжималась в переднее сиденье и беззвучно бормотала что-то себе под нос. За рулем сидел неотесанный констебль, который, думая о чем-то своем, то и дело тяжело вздыхал. Между ним и мисс Поппер восседал вахмистр, который все время пытался проникнуть в глубинную суть произошедшего на мансарде.

— Итак, — рассуждал он вслух, — все трое получили ожоги — верно, Мак? Волосы и брови обгорели. Одежда покрыта копотью и местами уничтожена полностью. Что бы это могло значить? — продолжал он вслух урок дедукции. — Это означает, Мак, что какая-то штука взлетела на воздух, — логично заключил он.

— Верно мыслишь, старина!

— Эти двое разговаривают на ужасном английском, Мак, — продолжал вахмистр, — значит, они иностранцы. И к тому же — нелегальные иностранцы. Русские анархисты с Сидней-стрит, полагаю я.

— Как пить дать, дружище, русские анархисты. Но сдается мне, эти парни квакают по-немецки.

— Значит, они не русские вовсе, а проклятые германцы, эти гребаные социалисты, Мак, те самые, что спровоцировали у нас забастовку железнодорожников.

— Ты прав, парень. Но что ищет у них эта отцветшая барышня? Эта ведь из наших…

— Очень может быть, что из наших, но смотрится она, как поджаренная сосиска.

— Отлично сказано, парень!

— И у меня есть гипотеза, Мак: эти трое — ирландцы. Очень на то похоже, и они заодно. Эти трахнутые ирландцы, которые крошат нашу старушку Англию.

— Превосходно, старик. Они — ирландцы. Квакают по-немецки, чтобы мы приняли их за русских…

— И эта красотка с ними — явная феминистка, из тех самых борцов за женское равноправие, помянешь мое слово, Мак. Они всегда держатся вместе. Пару дней назад эти хреновы гусаки подорвали телефонный кабель. Главную соединительную линию Лондон — Глазго. И вспомни, кто ликовал при этом: конечно же, ирландцы. И за это тебя, — он метнул злой взгляд на слегка поджаренную сообщницу «террористов», — тебя, ирландскую свинью, мы вздернем на виселице!

— Да я, — всхлипнула домоправительница, — я чистокровная англичанка в сороковом поколении, со времен короля Артура и битвы при Гастингсе. За ирландскую свинью вам придется извиниться, сэр…

Едва договорив эти слова, мисс Поппер вдруг развернулась на четверть оборота и влепила вахмистру две увесистые оплеухи, которые тот принял, не шелохнувшись.

— Возможно, — заметил он едва слышно в ответ, почувствовав, что и впрямь зашел слишком далеко, — возможно, мисс, вы не это… Ну, не ирландская свинья, но эти два типа — точно русские анархисты.

Теперь не выдержал Хеннер. Он выпрямился, сколько это позволяли обстоятельства, и заявил с достоинством карьерного дипломата:

— Я невыразимо счастлив быть подданным Его Королевского Величества Франца Иосифа Австрийского. Впрочем, боюсь, для вас его высокое имя не имеет решительно никакого значения…

— Террористов мы вешаем, ты, залетный сукин сын, а кайзеру твоему австрийскому мы вырвем яйца.

— За оскорбление его чести Австрия ответит войной. Господа, вы зашли слишком далеко, и это вам даром не пройдет!