Книга Блабериды - Артем Краснов

Анатолий будто сам не вполне помнил, что именно защищает его контора, и от многократного повторения слова «информация» оно стало смешным. Я прерывал его:

— Вы же вроде лаборатория?

— Мы проводим исследования, — быстро согласился он. — Мы, например, исследовали качество воды. Я отправлю вам результаты. Превышение по ртути, по свинцу…

— А кто и где выполнял эти исследования?

Он слегка стушевался:

— Пробы брали в реке… я не помню точно название, я вам отправлю. Специальный институт делал, очень квалифицированные специалисты. Наша цель показать правду.

— А вы-то чем занимаетесь? Вот вы лично?

— У нас сайт, — он положил передо мной визитку. — Я менеджер. Мы размещаем правдивую информацию. Мы приглашаем вас опубликовать своё исследование без цензуры…

— Анатолий, да мне есть, где публиковать свои статьи…

— Речь же о спонсорстве, — перебил он. — Мы могли бы помочь вашим дополнительным исследованиям, если они дадут такой же интересный результат. Раз у забора предприятия показывает 30 килорентген, то сколько на его территории? Миллиарды? Давайте напишем об этом. Вы авторитетный, уважаемый журналист.

— Не кило-, а миллирентген, ну да ладно. Анатолий, вы извините, у меня скоро ещё одна встреча, — сказал я, забирая со стола визитку. — Я не готов сейчас ответить.

Он поднял руки, как сдавшийся фриц, и на прощание неловко сжал ладонь.

Я вышел на воздух. С Анатолием работать нельзя, это ясно. Неясно лишь, что делать дальше.

* * *

Мы встретились с Братерским в шесть у офиса «Ариадны», где я пересел в его машину. Мы не виделись несколько месяцев, и я отметил, что он не растерял свою манеру жать руку, чуть приближая собеседника к себе. Он исполнил этот приём даже в тесном салоне автомобиля с лёгким кивком.

Глаза его по-прежнему были очень внимательны, словно он многое хотел сказать, но не произносил при этом ни слова. Он был гладко выбрит. Его костюм годился бы для предвыборной компании, и я стал переживать за свои джинсы.

Некоторое время мы ехали молча, но меня подмывало спросить его об алмазовцах, поэтому я закинул удочку:

— Слушайте, просто интересно: как вам живется после статьи? Ажиотаж неслабый. Дольщики постоянно звонят.

— Говоря откровенно, ажиотаж ниже ожиданий.

Братерский водил аккуратно, даже по-старушечьи, словно большую часть времени ездил с наёмным водителем, которого, впрочем, я никогда не видел.

— Серьезно? Может быть, я слишком впечатлительный, но если бы полгорода меня проклинало, я бы чувствовал себя неважно.

— Вы бы — да, — согласился Братерский.

— Ну я бы банально переживал за свою безопасность.

— Бунт дольщиков не настоящий. Людям дают выпустить пар.

— Это рискованное заявление. Мне названивает один дольщик, Игорь, он уже готов взяться за вилы.

— И вы уже видели его с вилами?

— Нет, он обещал написать на вас в прокуратуру. В чём, по-вашему, разница между настоящим бунтом и ненастоящим?

— Когда людям есть, что терять, это не бунт — это торг. Они не хотят изменений, которые потенциально ухудшат их положение, даже если эти изменения необходимы и полезны. Таких людей можно разжечь и направить их ярость в нужное русло, но они не являются источником этой ярости, скорее, проводником. Нужно искать, что подогревает ярость.

— Не для печати: обвинения имеют под собой почву?

Он задумался, будто вопрос оказался неудобным, но потом ответил:

— В принципе, мой комментарий был правдивым. Мы страховали дольщиков «Алмазов» при перезаключении договоров в середине прошло года, но страхового события не наступило и не наступит.

— А что вообще происходит?

— Большая афёра и больше ничего, — усмехнулся Братерский. — Главная проблема «Алмазов» — это не спорный статус участка в Ильинской роще. В администрации города уже давно решили строить. Главная проблема «Алмазов» — это желание отдельных лиц продать это жильё ещё раз.

— Это как?

— Деньги нынешних дольщиков давно выведены, «Строймонтаж» по-хорошему нужно банкротить. Но это невыгодно по ряду причин. Поэтому ситуацию представляют так, будто единственным препятствием является статус Ильинской рощи.

По словам Братерского, у кого-то созрел план расплатиться с дольщиками деньгами страховой, и в апреле ему предложили согласиться на такой вариант за определенные уступки. Братерский не согласился.

Тогда дольщиков убедили, что их проблемы может решить страховая, и те подали коллективный иск. Но суд первой инстанции встал на сторону Братерского, потому что страхового случая действительно не наступило: застройщик не был банкротом, а сами дольщики согласились на перенос сроков сдачи, подписав дополнительные соглашения.

А потом возникли уголовные дела против Братерского.

— Если я частично расплачусь с дольщиками, дело закроют, — сказал он. — Но я не будут платить.

Я не сдержался. Что-то задело меня в речи Братерского

— Извините, это свинство и с вашей стороны тоже, — сказал я раздраженно.

Братерский усмехнулся. Я продолжил:

— Я не хочу оправдывать застройщика и власти, но получается, что вы действительно страховали эти риски, а теперь ищите лазейки, чтобы не платить. Крайними всегда остаются эти дольщики Игори. Сколько вы взяли с застройщика? Десять миллионов? Двадцать? Да вернуть хотя бы эти деньги: уже людям было бы легче. Неправ я или что?

Братерский достал из подлокотника бутылку воды и долго, мелкими глотками пил. Мне показалось, он проигнорировал мой выплеск. Я разглядывал кусты и дома, мелькавшие за окном. Братерский заговорил:

— Максим, страхование договоров долевого участия нужно прежде всего самим застройщикам. С 2014 года они не могут заключать договоры без подобной страховки или банковских гарантий — последнее слишком обременительно. И если начистоту, ни одна страховая не согласится брать на себя риски долевого строительства, потому что они непредсказуемы. Мы взяли 30 миллионов, а должны почти 3 миллиарда.

— Прям не знаю, что сказать. Как у Филатова, помните: «…уж лучше, дорогие, не влезайте, вы к этой страшной Родине в долги». Может быть, не стоило связываться?

— Нас попросили. Я согласился лишь потому, что наступление страхового случая не должно было произойти. Его, по факту, и не произошло. Выплаты по таким страховкам равносильны самоубийству страховой. И все это понимают.

— И вы это понимали. Но всё равно страховали.

— А суть даже не в этом. Это бурление имеет очень отдаленное отношение к интересам дольщиков.

— А к чему имеет?

— К процессам, участниками которых мы являемся.