Книга Московские дневники. Кто мы и откуда… - Криста Вольф
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Пока вы, огромное количество путешественников, в том числе множество западных немцев, ждали в зале отлетов, по тихой команде у тебя за спиной построился хор и запел: «О ДОЛЫ, ХОЛМЫ, ДАЛИ», на несколько голосов, очень чисто, очень прозрачно, очень душевно. Ты единственная из всех слушателей понимала, почему они поют, и поневоле отвернулась, не в силах определить свое печальное и взволнованное ощущение. Здесь происходило не только прощание с Москвой. И позднее, в новом времени, когда тебя снова и снова с пристрастием допрашивали, что же, ради всего святого, было в этой закоснелой стране, чтобы проводить ее хотя бы одной слезинкой, что, кроме обломков и актов доносчиков, она могла принести с собой в великую, богатую и свободную Германию, — тогда ты порой невольно думала об этих минутах на аэродроме в Москве: Мы сейчас пели для вас. И о неприятно удивленных лицах западногерманских пассажиров, которые шепотом сообщали друг другу, откуда этот хор, а в конце восторженно аплодировали. Они наслаждались пением, подспудный болезненно-радостный тон они услышать не могли, а ты молчала, когда позднее к тебе приставали с вопросами и упреками.
В итоге возникла фраза: Мы любили эту страну. Невозможная фраза, которая, скажи ты ее вслух, не заслужила бы ничего, кроме насмешки и издевки. Но ты ее не произнесла. Оставила при себе, как теперь оставляешь при себе многое.
Из книги «Город Ангелов, или The Overcoat of Dr. Freud»
Эту последнюю поездку в Москву Криста Вольф предприняла по приглашению киргизского писателя Чингиза Айтматова (1928–2008), которого мы знали по его книгам, всемирно известной повести о любви «Джамиля» (1958) и в первую очередь критическому роману «Белый пароход» (1970), но до сих пор встречались с ним только на официальных конгрессах. В те дни Айтматов взял на себя руководство авторитетным журналом «Иностранная литература» и пригласил Кристу Вольф войти в новую редакционную коллегию именитых авторов, в том числе зарубежных. На заседаниях она встретила, в частности, нашу подругу Тамару Мотылеву, бразильца Жоржи Амаду (1912–2001) и знакомого нам Даниила Гранина (р. 1919), с которым мы уже виделись в ГДР и который после публикации «Образов детства» в журнале «Знамя» (6–9/1989) напечатал там же хвалебную рецензию. В списке участников были всемирно известный японский писатель и будущий нобелевский лауреат Кэндзабуро Оэ (р. 1935), а также русские писатели поколения «оттепели» Андрей Битов (р. 1937), Евгений Евтушенко (р. 1932) и Андрей Вознесенский (1933–2010) — выдающиеся современники общественных перемен, чьи выступления Криста тезисно записала.
Пребывание было омрачено событиями в ГДР: наша дочь Аннетта и ее муж Ян Фактор вечером 7 октября были арестованы поблизости от уличной демонстрации и только на следующий день, после нашего протеста через адвоката Грегора Гизи, вышли на свободу. В Лейпциге 9 октября состоялась крупнейшая до тех пор демонстрация (говорят о 70 000 участников); боялись, что ее могут расстрелять.
Прямо с заседания редакции Криста пыталась по телефону связаться с доверенным лицом Горбачева, Валентином Фалиным, чтобы рассказать ему об отчаянной ситуации в руководстве ГДР. Фалин, бывший советский посол в ФРГ, попросил передать, что не может поговорить с ней; как ей сообщили, он в этот день принимал Вилли Брандта.
Повестка дня заседания международной редколлегии журнала «Иностранная литература» 10–12 октября 1989 г. Выступают, в частности, Чингиз Айтматов, Жоржи Амаду, Криста Вольф, Виктор Астафьев, Даниил Гранин, Кэндзабуро Оэ и Евгений Евтушенко
В посольстве ГДР она встретилась с Куртом Хагером (1912–1998) из Политбюро СЕПГ — он назвал ее «товарищ» и на «ты», хотя знал, что в июне 1989-го Криста Вольф вышла из СЕПГ, — а также с министром культуры Гансом-Йоахимом Гофманом (1929–1994). О прощании с Москвой в аэропорту Криста Вольф подробно написала в «Городе Ангелов, или The Overcoat of Dr. Freud».
После 1989 года мы по-прежнему оставались в контакте с нашими друзьями Львом Копелевым, Раисой Орловой и Ефимом Эткиндом, которых ранее вынудили эмигрировать или выслали из страны. Ефим Эткинд уехал на чужбину еще в 1974-м и получил в Париже литературоведческую профессуру. В 1982-м он издал на немецком языке сборник стихов Анны Ахматовой «В зазеркалье. Избранные стихотворения» [ «Im Spiegelland. Ausgewählte Gedichte»] и посвятил его нам. В таком же духе он написал эссе «Суть сути, или Похвала памяти» для тома «Текст для К.В.» по случаю 65-летия Кристы Вольф, а в 1992-м вел с нею открытую переписку «О разнообразных существах внутри нас». Для меня он написал текст «Свобода», который в 1998-м вышел в сборнике «Поэзия всегда права», «in memoriam[44] нашего „социалистического“ прошлого». Последние годы жизни вплоть до своей кончины в 1999 году Ефим Эткинд с женой, Эльке Либс, жил в Потсдаме. В 2013 году она опубликовала книгу «Меланхолия счастья. Жизнь с Ефимом Эткиндом».
Лев Копелев и Раиса Орлова получили известие о «лишении гражданства» в 1981 году, во время поездки в Федеративную Республику. Они поселились в Кёльне, неподалеку от нашего общего друга Генриха Бёлля, где мы часто их навещали. Лев Копелев, как и Эткинд, текстом «Писательница под расколотым небом. Криста Вольф» откликнулся на литературный спор, разразившийся после публикации «Что остается» в 1990 году на литературных страницах западногерманских газет; в свою очередь Криста выступила с приветствием по случаю чтений Копелева в сентябре 1990 года в Аполлоновом зале Государственной оперы в Берлине. После его смерти она произнесла надгробную речь «С абсолютным чутьем к терпимости» 26 июня 1997 года в Кёльне.
Хельсинки, 23.4.92
Дорогая Криста, Лев [Копелев] дал мне почитать Вашу книжку [ «Что остается»]; пишу Вам под очень сильным впечатлением от этой простой и трагической повести. Все, о чем Вы пишете, я пережил («Они все еще стоят? Да, стоят… Для чего им это…»[45]), только не сумел бы так потрясающе это выразить. Глубоко впечатлил меня и еще один аспект Вашей книги. На с. 81 Вы пишете: «…Я спросила, что нужно было спросить, получила ответы, которые знала заранее… делала все очень натурально, не избегая таких слов, как „огорчаюсь“, „тоскую“, ведь тот, кто ничего не чувствует, может пользоваться любыми словами». Лучше я эту идею выразить не смогу: да, можно говорить все, если ничего не чувствуешь. Я собираюсь написать книгу на эту тему, речь пойдет о Толстом, Гончарове, Достоевском, Чехове: чем больше можно бы сказать и чем глубже чувства, тем меньше можно выразить, тем меньше слов в нашем распоряжении. Русские писатели хорошо это понимали, особенно в «Идиоте» это чрезвычайно отчетливо; эту главу я назвал: «О легкости лжи и невозможности говорить правду» (генерал Иволгин — князь Мышкин).
