Книга История пчёл - Майя Лунде
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ты чего это вдруг? Поумничать решил?
— Прости, ты о чем?
Бес, который в меня вселился, совсем распоясался.
— «Прости, ты о чем?» — передразнил я его. — Шатаешься тут неделю как неприкаянный и думаешь, что тебе можно всюду нос совать?
Он встал. Высокий, выше меня.
— Я не шатался. Я работал. Потел и горбатился не меньше твоего. И ты это прекрасно знаешь.
— Ну, счастья-то тебе это мало принесло.
Я сделал шаг к нему, и он машинально отступил, но, видать, и сам это заметил, потому что вдруг выпрямился и резко остановился.
— Я никогда не утверждал, что мне все это интересно. Ты сам меня попросил с тобой поехать — забыл?
— Такое, пожалуй, долго не забудешь.
Он молча смотрел на меня. Я бы дорого дал, чтобы узнать, о чем он думает. А потом он вдруг спросил:
— Рик и Джимми — какие они? Можешь их описать?
— Чего-о?
— Какие они? Опиши их.
— Джимми и Рик? А тебе-то до них какое дело?
— Мне — никакого. И все же, если я попрошу тебя их описать, ты наверняка немало сможешь рассказать, верно?
Я смотрел на него и никак не мог взять в толк, что ему в голову взбрело.
— Я тоже о них много знаю, — сказал Том. — Просто потому, что слышал, как ты о них говоришь. И о Ли. Мне известно, что им нравится, чем они занимаются в свободное время и чего боятся. Потому что ты мне об этом рассказывал. — Он заговорил тише и мягче. — Что Рику нужна девушка, например. А Джимми… Судя по твоим словам, тебе кажется, будто он вообще не по части девушек.
Сперва я открыл было рот, чтобы ответить, рассказать про Джимми, но промолчал. Потому что, строго говоря, речь сейчас шла не о Рике и не о Джимми. Я понял, что Том к чему-то клонит, но все не мог сообразить, к чему именно. Он словно запихнул мой мозг в коробку и теперь тряс ее.
— А меня — как ты опишешь меня? — спросил он.
— Тебя?
— Да. Что мне нравится? Что я умею? Чего боюсь?
— Ты ж мой сын, — ответил я.
Он вздохнул и улыбнулся, слегка язвительно. Мы молча смотрели друг на друга, и меня прямо-таки распирало. Но потом Том вдруг отвел глаза, повернулся и подошел к сумке с книгами.
— Если делать все равно нечего, поучу историю. — И он вытащил из сумки толстую книгу с Биг-Беном на темно-синей обложке.
Том развернул кресло, уселся спиной ко мне и уткнулся в книгу.
Я пожалел, что у меня нет с собой книги. И кресла там лишнего не было, а то я б тоже его развернул. Но больше всего я жалел, что у меня в запасе нету остроумного ответа. Том меня победил. Бес, который в меня вселился, по части слов был не мастак — не подсказал мне ни единого.
* * *
Через час или полтора дождь поутих, а небо стало если не голубым, то менее серым. Похоже, шестой прогноз погоды оказался правильным.
Том наконец отложил книжку в сторону, встал и надел куртку:
— Пойду прогуляюсь.
— Машину не бери.
— Ладно.
— Она мне может понадобиться.
— Знаю. Я просто пройдусь.
— Ладно.
Он едва успел открыть дверь, как опять позвонил Ли и попросил нас приехать как можно быстрее.
Совсем рядом с вокзалом я нашла отель, старый и пустой, зато дешевый. На другой стороне улицы был ресторанчик с простой и недорогой едой. Сегодня я решила поесть горячего и зашла туда. Каждый день так питаться не получится, иначе денег хватит лишь на неделю. А сколько мне придется здесь пробыть, я не знала. Пока не найду его. Я не уеду, пока его не найду.
Молодой паренек поставил передо мной тарелку. Жареный рис — кроме него, в этом семейном ресторане ничего не подавали. Паренек, принесший еду, рассказал, что готовит его отец, а работают в ресторане они вдвоем.
В просторном зале я сидела одна. Народа на улице тоже было мало. Я запомнила этот город совершенно другим, шумным и многолюдным. Сейчас же дома выглядели заброшенными, а улицы опустели. Работы здесь больше не было, и я знала, что многих местных жителей против их воли переселяли в сельскохозяйственные регионы, где требовались рабочие руки, однако тишина испугала меня. Этот город рос и развивался, а потом жизнь вдруг замерла, и теперь все приходило в упадок. Словно старик на пути к смерти, он делался все более одиноким и тихим и с каждым днем двигался все медленнее. Улица, на которой находился мой отель, совсем вымерла, а свет горел лишь в этом маленьком ресторанчике.
Я подвинула стул, его ножки проскребли по полу, и этот звук эхом разнесся по пустому залу. Я принялась за еду, а официант стоял поодаль и ждал. Молодой, лет восемнадцать, не больше, и очень худой. Волосы у него были длинные, похоже, уже давно не стригся, а униформу носил с юношеской небрежностью. Двигался он легко и непринужденно. Учись он в колледже, ровесники тянулись бы к нему. Обаянием природа наградила его не скупясь. Такие всегда становятся душой компании. Парнишка вдруг заметил, что я наблюдаю за ним, ему стало неловко, и он быстро спрятал руки за спину.
— Как вам еда? — спросил он.
— Очень вкусно, спасибо.
— Простите, что не можем предложить ничего другого.
— Ничего страшного. У меня все равно не хватило бы денег, — улыбнулась я.
Он улыбнулся в ответ — кажется, мои слова его обрадовали и он понял, что мы с ним в одинаковом положении.
— Здесь всегда так пусто? — спросила я.
Он кивнул:
— В последние годы — да.
— Тогда как же вы живете?
Он пожал плечами:
— Ну, изредка кто-нибудь все же заходит. А еще мы продали часть посуды. — Он качнул головой в сторону кухни, где его отец мыл кастрюлю. — Самые лучшие ножи, мясорубку, котлы, большую плиту. Теперь у нас есть деньги — мы подсчитали, до ноября хватит.
Паренек умолк, видимо задаваясь тем же вопросом, что и я: как они будут жить дальше?
— Почему вы не уехали? — спросила я.
Официант принялся протирать и так чистый стол.
— Когда всех наших знакомых переселили, нам разрешили остаться, потому что наш ресторан очень старый. Папа несколько месяцев выбивал разрешение. — Паренек свернул полотенце и теперь мял его в руках. — Помню, он прибежал домой, такой радостный, и сказал, что нам можно не переезжать. Можно остаться дома.
— А что же теперь?
Он отвел взгляд.
— Теперь уже поздно. Мы никуда не уехали.
Он дернул себя за волосы и внезапно стал немного похож на Вей-Веня. Какой же он молодой, даже моложе, чем мне поначалу показалось, совсем мальчишка — лет четырнадцать или пятнадцать. Еще не вырос.