Книга Кровавый век - Мирослав Попович

Турков в славянских странах Балкан было не так много, только в пограничной с Валахией Добрудже они составляли значительный процент сельского населения; преимущественно турки жили в городах и выехали в Турцию после образования на Балканах христианских независимых государств. Болгары с конца XVIII века, с периода, который называется Возрождением, все более демонстративно отказываются от восточных черт быта; меняется планирование двора, в первую очередь в городе, дома ставятся передней частью к улице и выглядят все представительнее, ограждение становится более открытым, перед домами появляются цветники, кусты, деревья. Город решительно меняет вид, и за этим кроется большой внутренний культурный переворот.

Болгарское движение Возрождения, будучи преимущественно культурным, опиралось на круги местной интеллигенции и буржуазии. Сербское движение сопротивления, начиная с XVIII ст., приобретает прежде всего политический и военный характер. Особенно воинственное неприятие турецкой культуры и всего турецкого свойственно черногорцам. На Черную гору издавна идут наиболее непокорные сербы. Сербский путешественник Милорад Медакович в книге «Жизнь и обычаи Црногораца» (Нови Сад, 1860) так характеризовал быт черногорцев: «Черногорец имеет бедную еду и чаще всего питается сухим хлебом… Встает рано и сразу идет на работу, завтракает, когда рассветет. На завтрак ест хлеб с сыром или луком. К обеду имеет что-то получше. Сварит кашу или поест ломоть сыра или мяса… Редкий черногорец имеет достаточно хлеба, чтобы дожить до нового урожая, а следовательно, должен прикупать. Тяжелее всего для черногорца – дождаться святого Юрия, когда все в лесу зазеленеет и оденется травой и цветами. Тогда тот, который имеет дома какую-то живность, начнет доить и уже не боится голода… У черногорца хороший желудок, который может переварить любую еду. Пшеничного хлеба черногорец употребляет мало: только на большие праздники и свадьбы пекут пшеничный хлеб, варят мясо, пьют вино и ракию».[111]

Не совсем понятно, почему преимущественно в Боснии сосредоточилось турецкое и мусульманское население Балкан: ни по естественным условиям, ни по административным позициям Босния не была чем-то особенно благоприятной для турков. Тем не менее, Босния отличалась не только тем, что сюда с XVIII века съезжались мусульмане со всех земель, где им угрожала опасность, в городах Боснии вообще существовала атмосфера более-менее мирного сосуществования мусульман и христиан, здесь восточный быт больше проникал в повседневную культуру христианского (преимущественно сербского) населения. Даже православная церковь, которая в Боснии и Герцеговини была отдельной, имеет черты идейного консенсуса – православные сербы в Боснии близки к богомильской ереси. Особая терпимость характеризовала Сараево, где при перевесе мусульман существовали также и православное, и католическое общества.

Этнографы считают, что демонстративный аскетизм черногорцев был скорее следствием их враждебности к турецкому гедонизму. По крайней мере, бедность черногорских крестьян соседствовала с показательной враждебностью к восточной роскоши. У сербов такого демонстративного аскетизма нет, но симбиоза с турецкой бытовой культурой гораздо меньше, чем у болгар.

Два, если выразиться по-современному, – политолога, которые имели диаметрально противоположные установки, в начале этой эпохи писали очень похожие вещи о российской внешней политике. Российский националист и консерватор Н. Я. Данилевский подчеркивал, что Россия не заграбастывает чужие земли, а продвигается на них по приглашению местных народов как их освободительница. Враг российского национализма украинский либеральный социалист М. П. Драгоманов, отмечал, что российское военно-политическое продвижение на земли Европы не связано с естественными направлениями российской колонизации – последние направлены в первую очередь к востоку, в Азию. Однако Россия не только продвигалась на запад и юго-запад, но и действительно пользовалась в этом своем вторжении поддержкой местных народов – в полном согласии с тем, что писал Данилевский.

По мнению Драгоманова, Россия решала – своими жесткими военными методами – вековечные национальные проблемы колонизируемых народов. Такими были проблемы польско-украинских взаимоотношений, проблемы взаимоотношений с Турцией народов Украины, Греции, Болгарии, Сербии, Армении и так далее.

Действительно, в начале российское вмешательство выглядело как помощь и даже, в критических ситуациях, как спасение; и потому, в частности, российское продвижение на Балканы получило горячую поддержку и консервативно-националистических, либеральных и леворадикальных элементов российского и украинского общества. Однако очень быстро братская помощь большого российского народа оборачивалась стремлением к бесконтрольной власти. Именно поэтому Россия быстро потеряла Болгарию, которая сменила ориентацию на австро-немецкую. Именно поэтому в России не складывались отношения с сербской династией Обреновичей.

В Болгарии непосредственным поводом для конфликта стало стремление России подчинить своим стратегическим интересам железнодорожное строительство (в независимой Болгарии после победы над Турцией в 1878 г. Россия сохранила контроль над железными дорогами). Российские генералы требовали, чтобы строительство железных дорог было подчинено идее развертывания армии на турецкой границе, болгарские политики и буржуазные круги хотели обеспечить интересы торговли с Центральной Европой. В результате к власти пришли пронемецкие круги во главе с Кобургской династией.

В Сербии отношения с Россией улучшились, когда в результате переворота власть взяла воинственная династия Карагеоргевичей. Их предок, Черный (Кара) Георгий, в начале XIX ст. был гайдуком, то есть «благородным разбойником», а затем, разбогатев, – торговцем скотом. Пережив на протяжении полвека несколько войн и с Турцией, и с Болгарией, Сербия стала милитаризированным государством с территориальными претензиями к соседям. Три срока перед войной военное министерство возглавлял умный и энергичный генерал Радомир Путник, благодаря реформам которого сербская армия стала полноценной военной силой. До сих пор неясно, насколько серьезно контролировала страну тайная офицерская организация «Црна рука», возглавляемая человеком под псевдонимом Апис, – начальником военной контрразведки полковником Драгутином Дмитриевичем. Ясно только, что «правительство Пашича его побаивалось»,[112] при том что старый Пашич был человеком самостоятельным, сильным и очень хитрым.

Традиционный дух воинственности и отваги, который жил в мужественных людях сербских гор на протяжении многовековой истории борьбы с турками, воплотился в военно-бюрократической структуре Сербского государства, готовой на авантюры с непредсказуемыми последствиями. Не раз сербское руководство шло на провокационные конфликты, рассчитывая, что в случае вооруженного столкновения Россия не сможет покинуть своего единственного надежного сообщника на Балканах. Такой авантюрой стало и убийство наследника австрийского престола, правого радикала Франца Фердинанда членом «Черной руки», что и развязало мировую катастрофу.