Книга Времена года - Дарья Волкова

Он спрашивал, как ей живется, что кушает, на что сдала экзамен, занимается ли на скрипке. Отвечала послушно.

Врала.

Не училось. Не думалось. Не игралось. Все, чего ни коснись – все «не». Она исключительно с Севкиной помощью получила зачет по истории исполнительских стилей. И на этом все достижения закончились. Умудрилась завалить английский – будто все слова чужого языка вылетели из памяти. А на экзамен квартетного класса Севка ее притащил силком, убеждал, что прикроет, если что. Чем Майя думала, когда соглашалась – непонятно. Как можно сдать экзамен, пусть и в квартете, если ты не брал инструмент в руки несколько недель? Но Сева заразил ее своей уверенностью. Такое чувство, что из них двоих авантюрист теперь он.

Она увидела Влада в холле. И не смогла сделать ни шага больше. Развернулась и бросилась обратно в двери. Севка нагнал ее уже на улице, но не смог уговорить вернуться. Зато она смогла уговорить его пойти на экзамен без нее.

Всеволод потом приехал. Уминал овощное ризотто и устраивал Майе выволочку. А потом просто уже орал: «Почему? Ну объясни мне, почему?!».

Как объяснить? Невозможно.

Майя не знала, какими словами рассказать. Кому рассказать? И стоит ли?

Севке? Явно ничего не поймет. Родителям? Звонят, беспокоятся, спрашивают – и про здоровье, и про сессию. Что им сказать? Тоже врет.

Илье?

Он поймет, наверное. Если она объяснить сможет. Только вот слов нет. И он уехал. Уехал в Сочи. Летом, в июне, уехал в Сочи работать. Он даже к морю ездит не отдыхать, а работать. Потому что у него дела, бизнес, и там все серьезно. А тут она – со своими детскими проблемами и страхами. И даже говорить о них страшно. Внутри пусто и страшно. Так же, как страшно выходить на улицу. Потому что она прислушивалась там к любому шороху за спиной. И неосознанно оценивала шаги. И как только они приближались – втягивала голову в плечи, ничего не могла с собой поделать. Поэтому из дома старалась выбираться только с Севой. Смешно, конечно. Вряд ли тощий Шпельский, имевший в школе прозвище Шпала, мог бы стать реальным защитником. Хотя… у контрабасистов сильные руки, это факт.

Выслушав на прощание кучу нотаций и закрыв за Всеволодом дверь, Майя прошла в комнату, которую Июль с какого-то момента стал называть репетиционной. И даже штангу куда-то убрал – видимо, чтобы не смущала скрипку.

Скрипка – каким-то неведомым чудом возвращенная, прекрасно настроенная скрипка – лежала в футляре. Футляр был закрыт. И открывать его желания не было.

Майя вспомнила, как в марте рассказывала Илье, что скрипка – это продолжение нее. Часть – неотделимая. И вот – отделилась. Девушка сделала над собой усилие и тронула футляр пальцем.

Открыла.

Она не знала, что делать с предметом, который лежал внутри. Не представляла, как его взять в руки. И какие необходимо выполнить действия, чтобы извлечь хоть какой-то звук. Словно в первый раз видит – и скрипку, и смычок. И просто не знает, что с этим делать.

Как это объяснить? Кому?

Никак. И никому.

Майя закрыла футляр, вернула на место. И вышла из комнаты, прикрыв за собой дверь. Ее ждали очередные серии «Евангелиона» (1). А скрипка… скрипка подождет еще. Может быть, дождется.

***

Илья отказывался от предложенных развлечений, которыми сопровождаются подобные поездки. Исключение составляли только обеды и ужины, на которых можно было завязать полезные знакомства. Илья спешил. Надо было быстро решить все организационные и финансовые вопросы и вернуться в Москву.

Там Май.

Там сессия.

И там все очень плохо.

Он просто это знал.

***

Илья вернулся на пятый день. Майя его ждала, но пропустила момент, когда открылась дверь. Стереонаушники сидят на голове плотно, и в них не слышно ничего извне. Значит, почувствовала. Сдернула с головы наушники. Да, так и есть – звуки в прихожей. А Елена Дмитриевна уже уехала. Значит, Июль, больше некому.

Июль. Протянул руку, чтобы забрать со столика сумку с ноутбуком. Увидел ее и замер – вот так, с вытянутой рукой. Смотрел. Молчал. Даже элементарное «Здравствуй» не нарушало тишину. Только его напряженный взгляд на бледном лице.

– Ты не загорел, – все-таки удалось сказать хоть что-то.

– Не получилось, – он медленно опустил руку. – Ужинала?

– Там гаспаччо и рулеты, – это был не ответ, конечно. Но устала от необходимости извиняться – за плохой аппетит, несданные экзамены. За все.

Он кивнул – все так же медленно и будто рассеянно. А потом шагнул и поцеловал в губы – легко, невесомо. Ей вспомнился тот декабрьский поцелуй в машине. И как она тогда злилась. Забавно. Как это все забавно по сравнению с тем, что происходит сейчас.

– Здравствуй, Май,- он по-прежнему держал пальцами ее подбородок и смотрел в глаза, словно искал там какие-то ответы.

Ей достало сил не отвести взгляд.

– Здравствуй… Июль. Совсем скоро твой месяц. Как командировка? Удалась?

– Удалась, – он убрал пальцы, мимолетно погладив щеку. – Поставишь чайник?

– Хорошо. А ужин?

– Тоже можно, – еще один поцелуй пришелся в лоб. А потом Июль пошел в сторону спальни – принимать душ и переодеваться. А Майя – на кухню. Вместе со своим сконцентрировавшимся до сверхплотного состояния чувством вины. Он беспокоится. А ей нечем оправдаться. И тупик. Просто тупик.

Когда Илья в джинсах и футболке вернулся на кухню, на столе стояла тарелка с разогретым ужином. А перед Майей, сидевшей у другого конца стола – чашка с чаем и вазочка с конфетами.

– Как ты тут жила? – Илья устроился на свое место, взял в руки приборы, но приступать к ужину не торопился.

– Хорошо, – Майя смогла даже улыбнуться. Потому что вопрос удобный. И врать при ответе на него не надо. – Но с тобой – лучше.

– Май… – он отложил приборы, так и не притронувшись к еде. Пальцы знакомым жестом легли на виски, выдавая либо сильнейшее раздумье, либо головную боль. Оба варианта Майе не нравились. – Что с экзаменом?

– Кушай, пожалуйста. Очень вкусные рулеты.

У нее не было иных слов. Он понял? Наверное. По крайней мере, принялся за ужин. Но половина его осталась не съеденной, когда Илья отодвинул от себя тарелку.

– И в самом деле, вкусные.

Чай, который Июль себе налил следом, тоже остался большей частью в кружке – сделал от силы четыре или пять глотков. А потом, словно приняв какое-то решение, встал и протянул ей ладонь.

– Пошли.

Идти не хотелось. Никуда. Была уверена, что придется снова краснеть. И врать. И оправдываться.

– Куда? – ее пальцы привычно развернули фантик. Но его – вернули фольге исходную форму, а саму конфету вернули в вазу.