Книга Средневековые замок, город, деревня и их обитатели - Константин Иванов

Духовенство в Германии первое поняло значение льготных условий для улучшения земледелия и стало ставить в такие условия местных, подвластных ему земледельцев. Примеру духовенства последовали и светские землевладельцы, основывая отношения со своими крестьянами на «фламском» (то есть фламандском, голландском) праве. Благодаря этому в период времени с XIII до конца XV века большая часть крестьян в Северной Германии сделалась наследственными арендаторами: если они и не были вполне свободны, то, во всяком случае, не имели основания жаловаться на свою судьбу. Рядом с ними встречались, правда, и закрепощенные земледельцы, но зато здесь существовали и совершенно свободные сельские общества, устройство которых было сходно с устройством городов. Весьма ценным приобретением для крестьян стали особые грамоты, точно определявшие взаимные права и обязанности землевладельцев и крестьян.

Все это, конечно, отразилось и на отличиях немецкой крестьянской свадьбы от французской. В Германии свободный крестьянин, желавший жениться, прежде всего заручался согласием на этот брак своих родных, а потом и родных невесты. Затем договаривались о размерах приданого от обеих сторон. В одном стихотворном произведении XIV века «О свадьбе Метцы» рассказывается, что невеста принесла жениху в приданое лошадь, козла, теленка, поросенка, корову и три улья пчел, а жених невесте — кусок земли, засеянной льном, двух овец, петуха с курами и некоторое количество денег. Так слагалось будущее хозяйство молодых.

Часто свадьба происходила сразу же, как приданое было в сборе. Она имела характер гражданского договора между сторонами. И та, и другая стороны выбирали особых свидетелей из числа людей с незапятнанной репутацией. Какой-нибудь почтенный старик спрашивал в присутствии свидетелей, родных и знакомых жениха и невесты об их взаимном согласии на брак, и все дело ограничивалось утвердительным ответом с их стороны: как только они отвечали утвердительно, свадьба считалась совершенной. В стихотворении «О свадьбе Метцы» говорится, что свадебное пиршество совершилось в доме жениха, так как он был просторнее дома невесты. В самом доме поместились все приглашенные на свадьбу, а за дверьми стояла большая толпа любопытных.

Необходимой принадлежностью крестьянской свадебной пирушки был музыкант, игравший во все время обеда и после него, пока вино, которым его усердно потчевали, не лишало его возможности заниматься этим делом.

Как в еде, так и в питье крестьяне обнаруживали поразительный аппетит. Блюда, подававшиеся на стол, отличались сытностью, все готовилось в большом количестве, а между тем после окончания обеда не оставалось ни крошки. Усердно истреблялись белый хлеб, пшенная каша, особый соус из репы с кусками сала, жареные колбасы и, наконец, мусс — особое блюдо, служившее десертом, в основе которого была овсяная или манная крупа. Приглашенные на празднество гости жадно накидывались на яства; о какой-либо опрятности при этом речь, конечно, не шла. Обедали до того основательно, что у некоторых гостей лопались пояса, а наиболее благоразумные и осторожные люди распускали их заблаговременно; пили с таким же усердием, так что в следовавших после обеда танцах принимали участие далеко не все участники обеда. По окончании свадебного пиршества невеста отводилась в предназначенный для молодых покой, причем старалась как можно более ломаться, плакать и жаловаться на судьбу — всего этого требовал обычай.

Крестьянская свадьба

На следующее утро молодые дарили друг другу подарки — так называемые «утренние дары». И только в этот день они отправлялись в церковь.

Это событие в жизни крестьянина, как и многие другие, окружалось целой сетью суеверий и предрассудков. Важным вопросом был выбор дня свадьбы, так как и от этого, по тогдашним взглядам, зависела вся будущность молодых. Лучшим временем для свадьбы считали ту пору, когда прибывает месяц, а из дней самыми счастливыми считались воскресенье и вторник. Но в те годы, когда на вторник приходился день избиения младенцев (28 декабря)[92], место вторника занимал понедельник, так как вторник, при указанном условии, оставался несчастливым днем в течение целого года.

В деревнях средневековой Германии господствовало широко распространенное и у нас суеверие, по которому май считается неблагоприятным месяцем для вступления в брак. У нас существует мнение, что люди, поженившиеся в мае, будут «маяться» всю жизнь, а тогда веровали, что майский брак непременно должен повлечь за собою скорую смерть одного из молодых. Такое же несчастье должна была повлечь за собою свадьба, совершенная в то время, когда в деревне был покойник. Впрочем, последний обычай не требует особенных объяснений. Он ясен сам по себе: население деревни немногочисленно; большею частью обитатели ее состоят друг с другом в более или менее близком родстве, и событие, происшедшее в одном доме, является событием для всей деревни; почти вся деревня участвует так или иначе и в похоронах, и в свадебных торжествах. При таких условиях совпадение ритуала печального с ритуалом радостным немыслимо, как немыслимо оно среди людей, живущих под одною крышей.

Если в крестьянской семье было несколько дочерей, выдача их в замужество совершалась в твердом порядке, с соблюдением старшинства: младшая дочь не могла выйти замуж раньше старшей. Суеверие, как тонкая сеть, окутывало человека и вселяло в душу его бесконечный ряд опасений. Невеста должна была опасаться злых чар, которые грозили ей на каждом шагу. Так, до свадьбы ей не следовало выходить из дому в продолжение восьми дней. Когда ее вещи привозились в дом, где она должна была жить с будущим мужем, телегу разгружали только друзья и знакомые, так как чужой человек мог заколдовать их и тем принести большой вред молодым. Перед отправлением в церковь невесте следовало спрятать на себе монетку; обыкновенно в таких случаях девушки клали ее в башмак, в правый чулок или вплетали в волосы. При выходе из дому невеста подавала самому бедному человеку в деревне пирог и несколько монет. Когда ехал на свадьбу жених, под ноги лошадям бросали новый горшок; если они разбивали его подковами, то это сулило молодым счастливую жизнь. Нередко новобрачных при выходе из дому заставляли переступать через головню, нож, топор и метлу. Если до церкви было далеко и молодым приходилось не идти пешком, а ехать, невеста должна была сидеть в телеге на соломе, которая считалась в данном случае прекрасным средством от сглаза. Но разумеется, если церковь находилась в самой деревне, то и молодые, и провожатые шли в нее пешком.

Весело движется свадебная процессия по дороге, окаймленной двумя рядами деревьев, в церковь. Пестрые наряды под лучами солнца, ярко светящего из глубины голубых безоблачных небес, производят впечатление чего-то радостного, торжественного. У каждой из девушек свешивается с пояса шнурок, на который надето небольшое круглое зеркальце в резной деревянной оправе; у невесты оно даже в раме из слоновой кости. Собственно, для устранения дурных примет невесте следовало бы плакать, но слезы у нее затаились так далеко, что она никак не может вызвать их наружу. Впереди процессии идут музыканты с тамбуринами и гремят на всю деревню: чем больше шума, треска, тем лучше; этот шум также способен отогнать злые чары. Впрочем, злой человек может и теперь повредить молодым и даже испортить им всю предстоящую жизнь — стоит ему только связать хвостами двух кошек, притаиться где-нибудь под кустом и, когда процессия приблизится к нему, пустить их через дорогу, поперек пути новобрачных. Но в нашем случае ничего подобного, к счастью, не случилось. Процессия без всяких невзгод подходит к церкви, которая весело приветствует ее звоном своего единственного колокола; пономарь не скупится, побуждаемый верным расчетом на угощение.