Книга Тело любит правду. Как заговорить на том языке, который тело способно понять - Давид Серван-Шрейбер

Отворить источники любви

В горах и на равнинах американского штата Колорадо живут два вида мелких диких крыс, брачное поведение которых проливает свет на поведение людей.

У горных крыс самец живет один и вступает в связь со многими самками, которые в одиночку выращивают свое потомство. Равнинные крысы, идентичные горным практически во всем, ведут себя с точностью до наоборот: самец выбирает одну самку, с которой остается связан до самой смерти и с которой разделяет домашние заботы. Единственная разница между двумя видами состоит в количестве рецепторов одного гормона, окситоцина, — в мозгу горных крыс таких рецепторов очень мало, а у равнинных крыс они встречаются в изобилии. Если залить окситоцином мозг горных крыс, а у равнинных блокировать его рецепторы, то их поведение поменяется на обратное.

У человека окситоцин считается гормоном нежности и привязанности. Он выделяется при кормлении грудью, при физическом контакте с человеком, которого мы любим и с которым нам спокойно, при рассматривании фотографий младенца или даже котенка, а еще часто во время оргазма. Он действует как любовный эликсир: чем больше у нас выделяется окситоцина в присутствии какого-то человека, тем сильнее мы к этому человеку эмоционально привязываемся[151].

Приятно знать, что можно направленно вызывать выделение окситоцина в мозгу любимого человека. Но для этого каждому нужно открыть свою «дверь». Семейный терапевт Гарри Чепмен говорит о «пяти языках любви»[152]. У одних «дверь» к источнику окситоцина открывают «возвышающие слова» (дверь № 1): «Обожаю, когда ты меня вот так смешишь» или: «Ты сегодня вечером самая красивая». У других это «особые моменты» (дверь № 2), например еженедельный ужин вдвоем в ресторане или поход вместе в антикварный магазин. Кто-то чувствителен к «подаркам» (дверь № 3). Это необязательно должно быть кольцо с бриллиантом или ежегодный отпуск на Мальдивах; чаще это букет цветов при возвращении с рынка или футболка, которая приглянулась в витрине, но сам не рискнул ее купить. «Услуги» (дверь № 4) — помытая посуда, уложенные спать дети, безупречно выглаженная рубашка — ключик, особенно хорошо подходящий еще для кого-то. И наконец, «нежное прикосновение» (дверь № 5) — рука в руке на улице, легкий массаж перед сном или умелые ласки более интимного характера.

Для многих, конечно, именно физический контакт открывает «дверь» к источнику окситоцина. Важно знать, какой из языков любви лучше всего подходит для вас самих и вашего партнера. Потому что в долговременном плане именно эти многократные дозы гормона, которые мы даем друг другу, и выстраивают гармонию привязанности и любви — ту самую мощную гармонию, которая одна лишь способна сопротивляться времени и испытаниям.

Декабрь 2009

Наш мозг нас обманывает

Чтобы продемонстрировать возможности разных методов релаксации, я прошу Софи подняться на сцену на глазах у пары десятков ее коллег по офису. Она надевает на палец небольшое колечко, подсоединенное к компьютеру, и на экране отображается ее сердечный ритм. Ее сердце сразу же начинает колотиться, как будто она подвергается непосредственной опасности. Потом, во время перерыва, я смотрю, как Кристоф и Каролина закуривают сигареты. На сигаретной пачке написано: «Курение убивает». Они знают об опасности табака, но им ни на секунду не делается страшно. Что происходит? Почему наш мозг до такой степени обманывает нас в отношении подлинных рисков, которым мы подвергаемся?

Наши рефлексы страха запрограммированы миллионами лет эволюции лимбического мозга. На какие-то специфические опасности он научился откликаться, а на другие — нет. В своей книге[153], посвященной этому вопросу, профессор Пол Словик из университета Орегона в США рассказывает, как эти реликты палеолитического мозга продолжают руководить нами сегодня, в совершенно ином мире. Когда в саванне (где жили наши предки) при полном молчании на тебя устремлялись взгляды двадцати пар глаз, это всегда предвещало нечто недоброе. Совершенно нормально, что у Софи включаются все сигналы тревоги, хотя ее коллеги настроены благожелательно… Но опасности более теоретического свойства, связанные с сигаретой, последствия которой проявятся лишь через несколько лет, не могли запечатлеться в лимбическом мозгу. Университетские психологи составили перечень ситуаций, на которые мы реагируем.

Это ситуации личные и связанные с намеренными действиями. Мы всегда готовы увидеть угрозу в поведении приближающегося к нам человека, животного или насекомого.

Мы чувствительны к тому, что нарушает наши представления о морали. Из-за этого некоторые реагируют, иногда очень резко, на сексуальную ориентацию своих сородичей, при этом оставаясь безучастными к изменениям климата, которые со временем окажутся гораздо вреднее для их здоровья.

Мы реагируем главным образом на непосредственную опасность, а не на ту, которая предстоит в будущем. Никакой подросток не станет пить свернувшееся молоко, но его сложно убедить пользоваться презервативом, чтобы защититься от СПИДа…

И наконец, мы сильнее реагируем на резкие изменения — например, ураган на Рождество 1999 года, — чем на постепенные сдвиги, такие как таяние ледников, гораздо более тревожащее явление с точки зрения будущего. Как научиться освобождаться от заповеданных предками страхов, которые стали уже иррациональными, и контролировать долгосрочные риски, которые наш мозг «видит» хуже?

В своей книге об искусстве долголетия[154] мой дядя Жан-Луи Серван-Шрейбер отмечал, что среди руководителей крупнейших мировых компаний самые высокие оклады у тех, кто представляет себе будущее своего предприятия в более долгосрочной перспективе. В нашей повседневной жизни надо прикладывать необходимые усилия, чтобы получить образование, лучше воспитать детей, заботиться о своем здоровье… Именно от этой способности принимать в расчет долгосрочную перспективу, а не реагировать на диктуемые унаследованным от предков мозгом непосредственные императивы, и будет зависеть будущее человечества на нашей планете.

Январь 2010

Я вас не очень побеспокою тем, что болен?

Когда биопсия подтвердила, что у Мартины рак, ее первой мыслью было: «Как я об этом скажу мужу?» Она была права в своем беспокойстве, потому что вечером именно Жак, а не она сама, разрыдался. Мартине пришлось подавать ему носовые платки, искать слова, которые могли бы умерить его горе… То же самое было и в офисе. Когда она сообщила, что будет отсутствовать несколько недель в начальный период лечения, ей пришлось брать за руку своих заплаканных сотрудниц и успокаивать их, что им не о чем беспокоиться. Конечно же, она тревожилась и за своих детей. В свои десять и двенадцать лет они еще не в состоянии сами справляться с повседневными заботами, если мать будет совсем обессилена и не сможет готовить ужин… А как они станут реагировать, когда у нее выпадут волосы и ей придется носить парик?