Книга Миром правят Ротшильды. История моей семьи - Ги де Ротшильд

Большинство французов смотрит на нас с симпатией, бесспорно чувствуя несправедливость того давления и тех отречений, которые навязали Ротшильдам не “для того, чтобы воздать им по заслугам”, а для того, чтобы не унизить идею, что тем самым они выполняют свой моральный долг и несут ответственность перед гражданами Франции. Некоторые помнят и ценят многочисленные больницы, школы, дома ребенка, санатории для выздоравливающих и для пенсионеров, диспансеры и другие самые разные социальные учреждения, которые наша семья построила, снабдила оборудованием и поддерживала материально; множество произведений искусства, подаренных музеям; множество художников, артистов, ученых, врачей, писателей, которым мы смогли помочь в трудные моменты их жизни.

Но как бы там ни было, политические круги, побуждаемые завистью к деньгам, завистью, столь характерной для нашей страны, относятся к Ротшильдам как к париям. Многие политики стараются избегать встреч с ними, придумывая себе различные алиби. “Ротшильд, вы понимаете, это не пройдет незамеченным!” Даже если их и считают милыми людьми, их обходят стороной как зачумленных.

Я сослужу себе дурную службу, если назову здесь имена тех министров, которые принимали меня, как управляющего банка, не оглядываясь на остальных, и рассматривали мои проблемы исходя исключительно из их сути. Если бы они знали, как я им за это благодарен! И с каким волнением я прочитал исполненные благородства заявления, сделанные несколько дней назад в парламенте двумя депутатами.

А вот несколько весьма поучительных примеров иного толка.

В Лондоне в 1944 году, когда я, будучи членом “Свободной Франции”, заканчивал обучение офицеров связи, мне предложили заняться делом, которое меня очень заинтересовало. Но назначение так и не состоялось, а через несколько недель я узнал, что мое слишком заметное имя отклонили.

Десять лет спустя я пришел в кабинет одного министра-социалиста, известного члена нынешнего правительства, чтобы согласовать небольшую проблему, касающуюся проекта Миферма. Прежде чем начать разговор, мне пришлось выслушать вступительное слово, из которого следовало, что как представитель крупного капитала я не был бы принят в министерстве, если бы не мои военные награды, которые очистили меня от первородного изъяна. Мне не хватило присутствия духа, чтобы повернуться и уйти.

Позднее этот же политик упрекал Жоржа Помпиду в том, что тот сотрудничал с семьей, которая сделала состояние на несчастьях Франции. Никто не знал, что он такой бонапартист.

Одним из достижений в своей карьере, которым можно гордиться, я считаю создание горнодобывающего и металлургического объединения, имеющего широкие международные связи; было образовано общество ИМЕТАЛ, отмеченное именем Ротшильда; оно успешно работало в самых разных обстоятельствах и приносило прибыль. Подобная ситуация никогда не была по вкусу официальному руководству промышленностью страны; некоторые лица из этих структур доходили до того, что специально создавали трудности для отдельных секторов объединения, чтобы вывести из строя и захватить все предприятие.

Недавно в дискуссии о национализации банков один министр заявил, что Ротшильды – это особый случай, что они – символ.

В обычное время скрытые и замаскированные, эти враждебность к Ротшильдам и страх вырывались на поверхность и становились откровенными в период кризисов. Особенно проявилось такое отношение к Ротшильдам с 1936 года, в период деятельности Народного фронта.

В 1940 году, через три недели после объявления перемирия, правительство Виши издало декрет, согласно которому мой отец и мои дяди Робер и Анри лишались французского гражданства, у них отнимали орден Почетного легиона, их состояния конфисковывали. Их преступление состояло в том, что они бежали в Америку перед вторжением немцев, вместо того, чтобы добровольно отправиться в печи крематориев. Прежде чем присоединиться к “Свободной Франции”, я пережил секвестр банка, захват и рассеяние активов моей семьи. Ответственный за эти действия министр Алибер, говоря о постановлении, на основании которого это делалось, и его выполнении, заявил: “Мне было особенно приятно поприжать Ротшильдов”.

Понятно, что национализация банков не была направлена специально против Ротшильдов. В нас не целились, но в нас попали, как если бы это был несчастный случай на охоте, произошедший по вине людей, которым французы так легкомысленно на время доверили ружья.

Тем, кто думает: “Но вам досталось по справедливости”, я вправе ответить так: “Деньги – это еще не все. Мы никогда не продавались”.

Французские Ротшильды ошибочно считали, что они могут меняться и развиваться в своей стране вместе со своим временем – зло оказалось сильнее их.

Прокуроры-социалисты исключили их из экономической жизни страны. От Дома Ротшильда остались одни лишь жалкие крохи, а возможно, и вообще ничего.

При Петэне я был евреем, при Миттеране – парией; с меня достаточно. Дважды за одну жизнь все возрождать из руин – это уже слишком.

Вынужденно отстраненный от дел, я считаю себя забастовщиком.

Ги де Ротшильд».

* * *

Эта статья была перепечатана и широко комментировалась международной прессой, меня осаждали просьбами об интервью по телевидению и радио, в газетах и периодических изданиях Европы и Америки. Совершенно очевидно, что моя статья появилась в нужный момент, и реакция на нее явно превосходила интерес, который могла бы вызвать не только моя собственная персона, но и вся моя семья. Впрочем, такая реакция показала, что наше имя по-прежнему известно, и что эта известность основана не только на историческом прошлом моей семьи, которое лишь усиливает значимость ее деятельности в наши дни. В своих публичных выступлениях я был, как говорится, «раскован», выполнял свой долг, как я его понимал, и чувствовал благожелательную теплоту и стихийную поддержку. Однако предстояло жить, как того требовал ход событий. Все, что я построил за всю свою жизнь сам или в сотрудничестве с кем-то, – обновленный и расширивший свою деятельность банк, французская межгосударственная корпорация ИМЕТАЛ… – все было конфисковано, все созданное мной уничтожено, тридцать пять лет я работал впустую. К концу 1980 года моя семья контролировала группу предприятий, банковские структуры которой, включая филиалы, располагали активами в тринадцать миллиардов франков, имели две тысячи служащих и семьдесят тысяч клиентов.

Промышленный и коммерческий сектор вместе с его филиалами и более мелкими подразделениями давал по всему миру более тридцати тысяч рабочих мест, имел 1,4 миллиарда собственного капитала и вел счета на сумму двадцать шесть миллиардов. Все это солидное здание было экспроприировано, и в качестве возмещения предлагалась сумма, составляющая 80 %… стоимости одного дома на улице Лаффит!

Проходили недели. Нам – французской ветви семьи Ротшильдов – надо было обдумать, как мы будем жить дальше и что будем делать. Может быть, нужно просто делать только самое необходимое для физического выживания после случившегося крушения всего нашего благосостояния? Ни Мари-Элен, ни я не имели ни малейшего желания жить где-либо в другой стране, кроме Франции, но разве я смогу забыть, что дважды в моей жизни Франция обращалась с Ротшильдами так, словно они были воплощением чего-то, что нужно ослабить или уничтожить? Я долго думал, и наша ситуация стала все яснее вырисовываться в исторической перспективе. Репутация и престиж Ротшильдов, основанные на заслуженном доверии к нашим банкам, на их надежности, по-прежнему остаются несравненным козырем, но насколько же бессильным оказался этот козырь… Если банки понесут ущерб или вообще перестанут существовать, мы превращаемся в ничто. Так уж повелось во Франции – каковы бы ни были причины, мы в настоящий момент здесь побежденные. С тех пор как наше имя стало синонимом крушения, оно вызывает скорее чувство неловкости, нежели ностальгические воспоминания.