Книга Моя жизнь с Чаплином. Интимные воспоминания - Лита Грей Чаплин

Мой ребенок был мальчиком.

И он не дышал.

Мама и Томи держали меня, а доктор быстро накинул марлю на распухший маленький ротик и начал вдыхать воздух в легкие моего ребенка.

Но ничего не получалось. Он снова сделал попытку, вдох, выдох, вдох, выдох… и снова ничего.

— Мама, он мертвый, — сказала я. — Мой ребенок мертвый!

И новая попытка. Вдох, выдох, вдох, выдох. Вдох, выдох, вдох, выдох. И, наконец, крик.

Мой ребенок дышал. И кричал.

От облегчения и благодарности я заверещала, как безумная, а потом потянулась вперед посмотреть на крошечное личико. Глазки были опухшие, а маленькое тельце искажено борьбой за жизнь, я плакала и смеялась, а потом упала в подушки, преисполненная усталости и благодарности.

Я снова провалилась в полубессознательное состояние. Голос доктора был далеко, но я слышала, как он сказал маме: «Так, сюда, запеленаем его. Я займусь пуповиной». Потом мне дали попить, и я почувствовала, как руки доктора давят мне на живот. Тогда я отключилась.

Я очнулась в два часа пополудни. Мама стояла подле меня и держала малыша в руках. По ее улыбке я поняла, что все в порядке.

— Вот, милая, — произнесла она. — Ухаживай за своим красавцем.

Я кормила его, восхищаясь им. Я спросила, здесь ли Чарли.

— Да, он был здесь, — ответила мама, — он заглядывал, а потом спустился вниз пообедать. Он сказал Томи, что пойдет спать. Думаю, он в своей комнате.

— Мама, он казался… счастливым?

— А почему бы ему не быть счастливым? — сказала она. И я не сразу поняла, что она не дала мне ответа.

При всей искренней радости отцовства, Чарли решил быть практичным. Последние сутки он и д-р Кайзер много спорили. «Вы один можете мне помочь, — настаивал он. — Ребенок через шесть месяцев после свадьбы — конец моей карьере».

Они спорили и спорили, пока доктор не сдался. У него был домик в горах Сан-Бернандино, где я могла скрыться.

И за вознаграждение он выдаст фальшивое свидетельство о рождении. Он напишет, что мой ребенок родился 28 июня 1925 года, вместо 5 мая.

Глава 13

Что заставляло нас согласиться скрываться, словно мы — преступники? Мама пошла на это, потому что ее отношения с Чарли достигли той точки, когда он мог говорить ей что угодно. Я смирилась, потому что у меня не было выбора. Я все еще не умела возражать Чарли по сколько-нибудь важному вопросу. Мы согласились уехать, как только мне и ребенку будет безопасно путешествовать.

Одно грело душу — это всепоглощающее внимание, которое он уделял ребенку. Он боялся взять его на руки или даже притронуться к нему, но он мог стоять у колыбели и квохтать: «Разве это не чудесно… это мой сын!» Я хотела, чтобы ребенка назвали его именем. Он не считал это хорошей идеей, рассуждая, что дети, которые носят имена знаменитых родителей, с самого рождения несут крест. «В любом случае, у нас есть масса времени на то, чтобы рассмотреть варианты. Официально этот ребенок не родится в ближайшие шесть-десять недель».

Девятого мая, через четыре дня после родов, Коно сообщил, что Харрисон Кэрролл по-прежнему дежурит перед въездом на Коув-Вэй. Чарли решил действовать. Он вызвал д-ра Кайзера по телефону и дал нам с мамой указания: «Соберите все необходимое. Когда вы будете в доме, ни с кем не общайтесь, кроме меня и доктора. Я приеду навестить вас, если смогу. А теперь поторапливайтесь!»

Поскольку ехать с шофером было рискованно, Чарли разработал изощренный план. Доктор Кайзер поведет машину, а мама, ребенок и я последуем за ним в мамином «Студебекере». По сигналу мы вышли из дома через боковую дверь, где в машине нас ждал доктор. Пока мы ехали за ним по крутой дороге в маминой машине, я крепко прижимала к себе ребенка и сидела, пригнувшись, так чтобы в случае, если Кэрролл окажется на своем посту, он не увидел меня.

— Зачем мы это делаем, мама? — спросила я. — Мы ведем себя, как идиоты.

— Нет, это не так, — горячо возразила она. — Воспринимай это как приключение.

Я посмотрела на нее так, словно она сошла с ума.

Поездка в Сан-Бернандино заняла два часа по шоссе, а потом еще час по неасфальтированным горным дорогам. Доктор Кайзер проводил нас в бревенчатый домик, окна и двери которого были обиты гнилыми досками, словно он с трудом перезимовал. Я нежно прижимала к себе ребенка и ждала, когда доктор выйдет из своей машины, а мама — из нашей. День был холодный и тяжелая роса покрывала землю и листву. С виду в лачуге было ненамного теплее, чем снаружи, но и холоднее едва ли могло быть, поэтому, хорошенько укутав ребенка в одеяло, я вышла из машины и направилась к двери, на которой доски держались на одном или двух ржавых гвоздях.

Извиняющимся голосом доктор пояснил: «Мы с друзьями используем дом для охоты или рыбалки, но только летом. Сейчас тут должно быть очень грязно и сыро, но все поправимо. Давайте войдем и посмотрим». Он оторвал доски и открыл дверь.

Внутри действительно было грязно, сыро и невероятно уныло. Пока мама и доктор разжигали огонь в камине, единственный свет в гостиной исходил от грубого сооружения, подвешенного к потолку на ржавой цепи. Доктор вел себя беспокойно, словно хотел уехать как можно быстрее, и выглядел как человек, которому стыдно за то, на что он пошел ради денег. «Места здесь немного, — сказал он. — Но все есть, и ребенку будет хорошо. Есть много консервов, кастрюли, сковородки, тарелки и все такое. Моющие средства, поленья и газеты там, на заднем крыльце. Если вам сложно разжигать огонь, для обогрева можно использовать печь. Здесь нет телефона, но вам ничего не понадобится. Я обязательно вернусь в пятницу вечером и привезу все необходимое».

Он вышел, а через минуту жужжание мотора затихло, и воцарилась тишина. В камине потрескивало полено. Ребенок начал плакать.

В горном домике не было горячей воды, ковров на полу и привычного кухонного оборудования, зато были удобные кровати, достаточное количество одеял и граммофон с множеством пластинок. Как только я пришла в себя от унижения из-за ощущения, что меня выкинули на задворки цивилизации, я должна была признать, что ландшафт великолепен. На деревьях и кустах распускались свежие весенние побеги, а зеленые косогоры пестрели дикими цветами.

Мы принялись за обычные дела. Когда ребенок спал, а делал он это большую часть времени, мы занимались домашней работой, ловили нежные лучи солнца, слушали граммофон и рано отправлялись отдыхать. Я чувствовала себя прекрасно. Впервые за год я была способна не думать бесконечно о Чарли. Это удивляло меня и радовало, так как я обнаружила, что, не зацикливаясь на нем — на обожании, ненависти или страхе, — я не разрушаю себя. Я могла быть собой. Я могла отдавать себя ребенку — моему ребенку.

Д-р Кайзер приехал в пятницу и привез детские вещи и некоторые другие предметы первой необходимости. Он осмотрел меня, взвесил ребенка, нашел нас обоих в добром здравии, сказал, что ребенок набирает вес нормально, и собрался уезжать. Я спросила его, видел ли он Чарли, и не передавал ли тот мне что-нибудь на словах.