Книга Убийство царской семьи - Николай Соколов

Лакей Иван Седнев и дядька Наследника Нагорный сидели в одной тюрьме с князем Львовым.

Он показывает: «Про екатеринбургский режим Седнев и Нагорный говорили в мрачных красках… Они (охранники) начали воровать первым делом. Сначала воровали золото, серебро. Потом стали таскать белье, обувь. Царь не вытерпел и вспылил: сделал замечание. Ему в грубой форме ответили, что он арестован и распоряжаться больше не может. Самое обращение с ними вообще было грубое. И Седнев и Нагорный называли режим в доме Ипатьева ужасным. Становилось, по их словам, постепенно все хуже и хуже. Сначала, например, на прогулки давали 20 минут времени, а потом стали все уменьшать это время и довели до 5 минут. Физическим трудом совсем не позволялось заниматься, Наследник был болен… В частности, дурно обращались с Княжнами. Они не смели без позволения сходить в уборную. Когда они шли туда, их до уборной обязательно провожал красноармеец. По вечерам Княжон заставляли играть на пианино. Стол у них был общий с прислугой. Седнев удивлялся, чем была жива Императрица, питавшаяся исключительно одними макаронами. Седнев и Нагорный ссорились в доме Ипатьева из-за царских вещей: как преданные семье люди, они защищали ее интересы. В результате они попали в тюрьму. Их рассказы подтверждали и красноармейцы, которые караулили нашу тюрьму73. Эти красноармейцы по очереди караулили то у нас, то в доме Ипатьева. Они со мной разговаривали. Их рассказы во всем сходились с рассказами Седнева и Нагорного. Они – это я помню – подтверждали, что Княжон заставляли играть на пианино, и вообще говорили, что с семьей обращаются худо».

Анна Белозерова жила с охранником Василием Логиновым. Стараясь говорить в мягких тонах про охранников, она говорит, что Княжны «учили играть их на какой-то музыке».

Обвиняемые Медведев, Проскуряков и Якимов объяснили:

Медведев74: «Царь по внешнему виду все время был спокоен, ежедневно с детьми выходил гулять в сад, сын Алексей ходить не мог, у него болела нога, и его выносили в сад на руках, выносил его на руках всегда сам Царь, который вообще всегда сам ходил за ним, супруга Царя в сад не выходила никогда, а выходила лишь на парадное крыльцо к тыну, окружавшему дом, а иногда сидела возле сына, который обычно сидел в коляске. Царь по виду был здоров и не старел, седых волос у него не было, а супруга Царя начинала седеть и была худощава. Дети вели себя «обыкновенно» и улыбались при встрече с караульными. Разговаривать с ними запрещалось. Доводилось ему, Медведеву, разговаривать с Царем при встрече в саду; однажды он спросил его: «Как дела, как война, куда ведут войско», – на это он ему ответил, что война идет между собой, русские с русскими дерутся между собой. Также однажды Царь увидал, что он, Медведев, рвет лопушки в саду, и спросил его, на что он это рвет, он сказал ему – для табаку. Вообще много говорить не приходилось… Пищу для царской семьи первое время носили из советской столовой, находившейся на Главном проспекте; пищу эту носили из столовой женщины и девушки, от коих принимал караул у парадного крыльца, в дом они не входили… На пищу приносили суп, котлеты, белый хлеб, мясо и молоко. Потом разрешено было варить пищу повару их, который и приготовлял пищу. Неоднократно приглашался в дом священник для богослужения. За все время охраны дома при нем, Медведеве, никакого издевательства над Царем и его семейством не делалось и никаких оскорблений и дерзостей не допускалось. Спала царская семья в двух комнатах».

Проскуряков: «Вставали они утром часов в 8–9. У них была общая молитва. Они все собирались в одну комнату и пели там молитвы. Обед у них был в 3 часа дня. Все они обедали вместе в одной комнате, то есть я хочу сказать, что вместе с ними обедала и прислуга, которая была при них. В 9 часов вечера у них был ужин, чай, а потом ложились спать. Время дня они проводили, по словам Медведева, так: Государь читал, Государыня также читала или вместе с дочерьми вышивала что-нибудь или вязала. Наследник, если мог, делал из проволоки цепочки для своих игрушек – корабликов. Гуляли они в день часа полтора. Никаким физическим трудом им не позволялось заниматься (на воздухе)… Их пение я сам не один раз слышал. Пели они исключительно духовные песни. По воскресеньям у них служил священник с диаконом… Файка Сафонов стал сильно безобразничать. Уборная в доме была одна, куда ходила вся царская семья. Вот около этой уборной Файка стал писать разные нехорошие слова… и разные другие слова, совсем неподходящие… Залез раз Файка на забор перед самыми окнами царских комнат и давай разные нехорошие песни играть. Андрей Стрекотин в нижних комнатах начал разные безобразные изображения рисовать. В этом принимал участие и Беломоин: смеялся и учил Стрекотина, как лучше надо рисовать. Это я сам видел, как Стрекотин эти вещи рисовал».

Якимов: «Они иногда пели. Мне приходилось слышать духовные песнопения. Пели они Херувимскую Песнь. Но пели они и какую-то светскую песню. Слов ее я не разбирал, а мотив ее был грустный. Это был мотив песни «Умер бедняга в больнице военной». Слышались мне одни женские голоса, мужских ни разу не слышал… Непосредственно наблюдать, как Авдеев относился к Царю и его семье, мне не приходилось. Но я наблюдал самого Авдеева, имевшего с ними общение. Авдеев был пьяница, грубый и неразвитой; душа у него была недобрая. Если, бывало, в отсутствие Авдеева кто-нибудь из царской семьи обращался с какой-либо просьбой к Мошкину, тот всегда говорил, что надо подождать возвращения Авдеева. Когда же Авдеев приходил и Мошкин передавал ему просьбу, у Авдеева был ответ: «Ну их к черту!» Возвращаясь из комнаты, где жила царская семья, Авдеев, бывало, говорил, что его просили о чем-либо, и он отказал. Это отказывание ему доставляло видимое удовольствие. Он об этом радостно говорил. Например, я помню, его просили разрешить открывать окна, и он, рассказывая об этом, говорил, что он отказал в этой просьбе. Как он называл Царя в глаза, не знаю. В комендантской он называл всех «они». Царя он называл Николашкой… Он, как только попал в дом Ипатьева, так начал таскать туда своих приближенных рабочих… Все эти люди бражничали в доме Ипатьева, пьянствовали и порвали царские вещи. Раз Авдеев напился до того пьяный, что свалился в одной из нижних комнат дома… А в нижний этаж он попал тогда после посещения в таком виде царской семьи; он в таком виде ходил к ней. Пьяные, они шумели в комендантской комнате, орали, спали вповалку, кто где хотел, и разводили грязь. Пели они песни, которые, конечно, не могли быть приятны для Царя. Пели они все «Вы жертвою пали в борьбе роковой», «Отречемся от старого мира», «Дружно, товарищи, в ногу». Вот, зная Авдеева как большевика, как человека грубого, пьяного и душой недоброго, я думаю, что он обращался с царской семьей плохо: не мог он обращаться с ней хорошо по его натуре, по его поведению; как я сам его наблюдал в комендантской, думаю, что его обращение с царской семьей было для нее оскорбительным. Припоминаю еще, что вел Авдеев со своими товарищами разговоры и про Распутина. Говорил он то, что многие говорили, о чем и в газетах писали много раз…»

Красноречивее всяких слов говорит сам дом Ипатьева, как жилось здесь узникам. Необычные по цинизму надписи и изображения с неизменной темой: о Распутине. Как глубоко ошибаются те, кто думает, что яд этого чудовища не проник в народные массы.