Книга Генерал Краснов. Как стать генералом - Станислав Зверев

«Картины» Краснов писал с 1907 г. в Новочеркасске, по поручению наказного атамана A. B. Самсонова. Они изданы областным правлением Войска Донского. Как и «Атаманская памятка», книга написана для народа, доступно и поучительно. «Картины былого Тихого Дона» одновременно и летопись казачества, и научное исследование, и историософское, при нарочитой простоте письма. Краснов неуклонно дает понять, что только мужество, стойкость, патриотизм, Вера и Верность позволили выстоять казакам, России — пережить все набеги и смуты. Те, кто отступал от Престола, обрекали себя на бесславную гибель и увлекали за собой нестойких. Верность и самоотверженное служение принесли казакам всемирную славу. В том же Краснов видел ее сохранение и приумножение. Будущий донской атаман был прав — изменив Престолу, казаки подверглись моральному разложению, а потом — физическому истреблению. Эпическая, казаковедческая, историософская работа Краснова заканчивается на роли донцов в преодолении смуты 1905–1907 гг. Со всей убежденностью выступает Краснов в последней, 86-й главе «Картин», обличая обезумевшую молодежь, бессмысленное сожжение имений и хлеба на корню, террористов с бомбами. «Не один казак пал жертвой людской злобы и ненависти, не один вернулся домой калекой на всю жизнь, но казаки своими смелыми, справедливыми действиями заслужили общую любовь русских людей. Городские и сельские общества, патриотический союз русского народа подносили полкам и сотням иконы и письма, в которых превозносили честную службу донцов и называли их спасителями Отечества. 24 января 1906 г. Государь Император, видевший усердную службу донцов, изволил пожаловать войско Донское высокомилостивой грамотой».

«Вдумчиво проследим картины былого Тихого Дона и найдем в них высокие примеры, достойные подражания. Слава Тихого Дона, глубокая вера в Господа Бога и Его милосердие, беспредельная преданность Государю, горячая любовь к нашей матери России и воинская доблесть — вот то, к чему должны стремиться всеми силами, не щадя ни жизни, ни имущества своего!.. И да поможет нам в этом Господь Бог!».

Верность Краснова резала глаза либералам, один из которых даже поставил в упрек Краснову верноподданный слог не только относительно царствующего Государя, но и всех предыдущих и даже (вот ужас-то) относительно Императора Павла! Более обоснованным был бы упрек в восторгах по адресу Петра I (донские писатели — такие, как Ф. Крюков, С. Арефин, Р. Кумов негативно относились к его деятельности по отношению к Дону), но для западников он неприкасаем. В том же 1909 г. М. О. Меньшиков в статье «Завет Петра» подробно расписал, что перенос столицы стал трещиной между властью и народом, а помощь была оказана не отечественной, а заграничной промышленности — теперь стало дешевле закупать товары в Лондоне, Амстердаме или Гамбурге, чем в Москве и Киеве. Потому приоритет обрабатывающей промышленности из-за Петра I был заменен добывающей, и преобладание экспорта сырья поставило нас в положение эксплуатируемой колонии Европы [57]. Так называемое европейское просвещение стало духовным пленом России, подражательством и отказом от собственной мыслительной работы. Меньшиков по этому поводу писал то же, что и все национальные мыслители: «Давно уже стало избитым, что поэты не создаются обучением — они рождаются. Но никому еще не удавалось внушить массам, что культуре нельзя научиться, что ее нельзя «усвоить», «перенять», «унаследовать», что ее можно только создавать, творить свободным напряжением индивидуальных сил» (Г. Флоровский, 1921 г.) — можно быть беременным только собственным ребенком, как говорил Заратустра. У Меньшикова то же непонятное стеснение перед интеллигентской традицией касательно Петра, как у Тихомирова — оба, разнося «гениальные реформы», продолжают называть его гениальным реформатором — ведь так принято! Подумаешь, и без Петра Россия прогрессировала по-своему и естественно, Алексей «свято оберегал национальные учреждения наши», отечественная наука носила преимущественно прикладной характер; причем, и до Петра в Россию приглашались пушкари, литейщики, военные специалисты — шел научный и профессиональный обмен, но не самоубийственный культурный, — подумаешь, зато Петр — выучил Россию воевать! Поскольку за Полтавой 1709 г. последовал Прут, недопустимо говорить о достижении какой-то особой выучки, достижении качественного нового уровня по сравнению с армией, при Алексее Михайловиче одержавшей судьбоносную победу над Польшей и лишившей ее доминирования в Восточной Европе. Под угрозой пленения в Прутской катастрофе Петр предписал дипломатам, если понадобится, не только отдать Турции все завоеванное на юге, но и все плоды побед на Карлом XII на севере, а также Псков, к обретению коего Россией Петр не имел отношения! Турки не догадались, как много Петр готов был отдать, однако скорее Прут, чем Полтава, подытожил «гениальную» деятельность Петра.

Меньшиков в том же 1909 г. неприятно удивлял «прогрессивным» осуждением черносотенцев, точь-в-точь по либеральному шаблону: «Бросьте афишировать вашу преданность старому отжившему строю. Не будьте большими католиками, чем сам Папа. Признайте, что старый строй, приведший страну к краху [!], перестал быть национальным. Дума гораздо более национальна, чем приказной строй с безответственностью бюрократии. Как политическая партия, правомерно действующая в рядах других организаций, вы можете стать реальной силой, но для этого вам нужно догнать жизнь, далеко ушедшую вперед и оставившую вас далеко позади».

Ничего, способного заменить приказной строй, ни одна демократия так и не придумала, только умножила в разы число бюрократов. Как ни крути, должностное лицо, действующее в рамках закона, гораздо более стеснено и ответственно, нежели парламентские болтуны, обсуждающие и голосующие. Партийные болтуны не отвечают за решение, которые они принимают — ведь исполнение спускается на этих самых «бюрократов», чиновников то есть. Важнее всего соблюдение законности как чиновниками, так и всеми гражданами, а даже тут думская неприкосновенность развязывает руки, не просто так все идут в депутаты, не для каторжной работы над законопроектами.

Выше я уже отметил, что 3-я Дума, по сравнению с разогнанными, особой пользы России не принесла. Строй остался каким был, термин «Думская монархия» отражает непомерное тщеславие депутатов, но не действительную роль Г. Думы в Российской Империи. 3-я Дума не бунтовала так открыто, как предыдущие, но непременную критику правительства не сбавляла. В. Н. Коковцов в мемуарах дает хорошее представление о том, как его, профессионала самого высокого класса, без конца донимали безответственные критиканы в стенах Таврического дворца. Россия переживала огромный экономический подъем, но что бы ни докладывал министр финансов, Думе все было плохо и все не ладилось. Дума не определяла общегосударственную политику, а была только ненужным довеском к самодержавной системе, отнимая у министров драгоценное время на разъяснение принятых решений и планов. Контрпроекты Думы были плохо обоснованы, критика малограмотна, но партийные обязательства требовали огульного осуждения правительства. Все упиралось в профессионализм — проблема не в том, что в Г. Думу выбирали не тех людей, проблема в абсурдности учреждения, неспособного все знать и уметь. Грязь межпартийных сражений, предлагаемая Меньшиковым, не стоила того, чтобы за ней гнаться.

Еще про выборную власть: