Книга Тепло твоих губ - Алина Феоктистова

— Подожди, Валя, — отмахнулся Сергей Владимирович. — Мы еще с Олегом не закончили. Так что, пил Роман или нет?

— Нет, Ромка не пил. Если бы он выпил, это бы не считалось. Тот парень сказал, что водка страх снимает, — объяснил Олег. — А в полночь даже за оградой, знаешь, как страшно было.

— Представляю, — усмехнулся отец. — Ну а ты-то что взвилась? — повернулся он к жене. — Я потому про Ромку спросил, что у него отец пил. Если он тоже начнет, то не остановится. А Олег больше и в рот не возьмет, я что, по нему не вижу?

— Точно, не возьму, — заверил Олег. — Такая гадость.

— Хорошо, если и Роман так считает, — задумчиво сказал Сергей Владимирович. — Жалко все-таки Оксану.

Имя матери Романа подействовало на Валентину Петровну самым неожиданным образом. Она вдруг подбоченилась и уставилась на мужа огромными, гневными глазищами.

— Оксану пожалел? Ясно, не чужая ведь…

— Не чужая? — Сергей Владимирович растерянно посмотрел на жену. — Ты что, мать? Какая муха тебя укусила? Успокойся и… пошли отсюда. А то наш чадушко к школьному звонку не проспится.

Но и выйдя за дверь, Валентина Петровна продолжила разговор на тех же высоких нотах.

— А ты знаешь, — приступила она к мужу. — Знаешь, какие слухи про тебя Роман по поселку распространяет?

— Ну… какие?

— А такие, что ты его внебрачный отец!

— Я?! — Сергей Владимирович ошеломленно уставился в пылающее гневом лицо жены. — Я — отец Романа? Ты шутишь, Валя.

Но Валентина Петровна непреклонно буравила мужа взглядом черных сверкающих глаз. И тот, вдруг осознав весь комизм ситуации, неожиданно расхохотался. Такой реакции мужа Валентина Петровна, конечно же, не ожидала.

— Еще смеется, — проворчала она вполголоса, как бы про себя, — нашкодил и смеется.

Но Сергей Владимирович залился еще пуще, и она обескураженно смолкла.

Наконец Сергей Владимирович отсмеялся и, отерев слезы, сказал:

— Значит, Роман утверждает, что я его отец? И везде об этом рассказывает? И все, конечно, в том числе и ты, ему поверили. — Сергей Владимирович еще разок коротко хохотнул. — Нет, все-таки запретить надо эти мексиканские телесериалы. Вы тут от них все с ума посходили… И ты, мать, тоже хороша. Поверила этому… сочинителю.

Бледная улыбочка пробежала по губам Валентины Петровны.

— А я, честно говоря, уже прикидывать начала, когда Оксана успела от тебя понести. — В ее голосе звучали виноватые, извиняющиеся нотки. — И Оксана тут ко мне прибегала, плакала, просила, чтобы я не верила письмам, которые Ромка показывает, — он их, дескать, сам написал. Да так красиво, сказала, сочинил! Читаешь — оторваться нельзя. Вот стервец, а? Совести у него нет…

Но Сергей Владимирович не поддержал праведного гнева супруги.

— Зря ты это, мать, — сказал он негромко, как бы размышляя вслух. — Парень ведь не виноват, что отец у него пьет. Вот он и придумал себе другого. Да не просто придумал, целый роман в письмах сочинил! Глядишь, ведь писателем еще станет, еще на их развалюхе мемориальную доску прибьют, музей сделают, — он снова расхохотался.

— Тут плакать, не смеяться нужно, — оборвала его жена. — Наш Олег из-за кого пьяный пришел? Не доску нужно прибить, а его самого.

— Ты же слышала, Роман никого не поил, — миролюбиво возразил Сергей Владимирович. — А вот Олегу всыпать бы невредно. Здоровый уже парень, скоро четырнадцать.

— Как же, писатель, — не унималась Валентина Петровна. — Читала я его сочинения. Одних ошибок миллион. Да и книг он не читает. Написал, что Печорин с Грушницким помирились на дуэли… Да даже последний двоечник знает, чем эта дуэль закончилась! Фильм же был, если читать не хочет, хоть бы телевизор смотрел.

— Все он читал, и все он знает. Даже про то, что Лермонтов Печорина с самого себя списал. Вот Роман и поправил Михаила Юрьевича — не мог, дескать, лермонтовский двойник человека убить. И ты лучше бы обратила внимание не на ошибки, Валюша, а на то, с какими подробностями и деталями он место дуэли описывает. А линия поведения дуэлянтов? Ведь этого у Лермонтова и в помине нет! Многое, конечно, наивно местами, но свежо и интересно, черт возьми. Способный мальчишка! И характер есть. Наш, может, и талантливее его, но слабоват, на своем настоять не может, а у этого вон какая сила воли. Ты бы на кладбище в полночь пошла?

— Я что, не в своем уме? — Одна только эта мысль заставила Валентину Петровну поежиться. Инцидент, таким образом, был исчерпан, а Роман вскоре переключился с эпистолярного жанра на мрачную фантастику, накатав залпом сразу три кладбищенские новеллы…

* * *

…Самолет мягко (ласково — как подумалось Олегу) коснулся родной земли, постепенно сбавляя скорость, помчался по взлетной полосе. Шереметьево встретило Олега разноязыким говором, неторопливой, степенной суетой.

В тот же день он поездом уехал в областной город и наутро с дорожной сумкой через плечо — со всем своим багажом — выходил на пристань знакомого речного вокзальчика. Сердце его учащенно забилось, а глаза невольно увлажнились…

Он тут же направился к дощатому строеньицу с узким, точно бойница, окошком. Написанное от руки расписание висело, как всегда, прямо над кассой. Установив, что до прихода его «лайнера» остается еще целый час, Олег уселся на щербатую садовую скамейку и закурил, с любопытством озирая окрестности…

Когда-то этот живописный приволжский город стал для него родным домом. Закончив районное училище, он поступил в областной интернат для музыкально одаренных детей, но поселился не в общежитии, а у родственников отца — местного уроженца. Первое время, конечно, скучал по родному Бабушкину, но потом в город приехал Роман, и все опять вошло в обычную колею. Романа перетащил сюда тренер областной спортшколы, заметивший одаренного подростка на одной из областных спартакиад. Роман увлеченно занимался легкой атлетикой, учился в вечерней школе, а жил в общежитии спортшколы. Теперь все время его было занято тренировками, поездками на сборы. Короткие же часы досуга он делил с Олегом и многочисленными подружками.

Ему было только четырнадцать, а девчонки уже липли к нему как мухи. Каждый раз Роман пытался знакомить с ними и Олега, но тот под каким-нибудь предлогом отказывался, говоря:

— Рома, посуди сам, о чем я с ними буду разговаривать?

— Чудак, — смеялся Ромка. — Да разве с такими разговаривают?

— А что тогда? — наивно вопрошал Олег.

— Трахаются, дурак.

Но Олег только краснел и отнекивался. Намазанные, грубоватые красотки областного масштаба не возбуждали в нем даже простейшего животного чувства. Тем более что опыт такого рода он уже приобрел во время летних каникул, которые проводил, естественно, в родном поселке…

К тому времени его детской любви, Таньке-лягушонку, исполнилось четырнадцать. Короткая модная стрижка вместо косичек, ярко-белые, вытравленные перекисью волосы, торчащие в разные стороны, короткая джинсовая юбка, открывающая стройные, уже девичьи, а не девчоночьи, ноги — так выглядела та, которой было суждено стать предшественницей сначала Марины, а потом Элеоноры.