Книга 1661 - Дени Лепе

Лебрен, все еще стыдясь за себя, дожидался суперинтенданта с некоторым беспокойством.

— Постарайтесь впредь допускать поменьше художеств в управлении производством, — с улыбкой сказал Фуке. — Я прощаю вас, поскольку под вашим водительством здесь рождаются настоящие чудеса. Вы нас действительно поразили, господин художник. И раз уж искусство составлять описи стало еще одной вашей музой, потрудитесь и для меня написать подробный отчет, такой же в точности, какой вы отправили Кольберу, да поскорее.

Довольный, что все обошлось, Лебрен поклонился.

— Ваших мастеровых как будто плохо кормят. А вы, видимо, требуете от них усердия. Так вот, в знак моей благодарности сделайте им с этой недели надбавку к жалованью — по десятой части от прежнего. Ты что, Габриель? — вдруг спросил он, обращаясь к юноше.

— Я… я только хотел узнать, где живут все эти мастеровые с художниками — для них отведен отдельный дом?

Лебрен насупился. Заметив жест, означавший, что Фуке с радостью обращает к нему этот вопрос, с покорным видом приготовился отвечать, не преминув, однако, бросить на Габриеля взгляд, полный укоризны.

— В общем… — начал он, — все силы мы отдаем производству… И закончить побочные работы поэтому не успели, но…

Фуке прервал его ледяным тоном.

— Да, совсем забыл. Спасибо, Габриель, что задал столь важный вопрос. Он мне о многом напомнил, и я рад. Но это вынуждает меня, господин управляющий, повторить мои распоряжения, что мне совсем не нравится, — с сожалением сказал он. — Я буду вам весьма признателен, если вы приведете в порядок обветшалый гостевой дом кармелиток и разместите там всех людей, — решительно прибавил суперинтендант. — Я больше не могу видеть, в каких условиях живут мастеровые, — хуже животных, и это всего лишь в нескольких лье от моего замка! Черт возьми, господин Лебрен, сколько раз можно повторять: я придаю далеко не последнее значение условиям, в которых живет каждый, кто мне служит!

Габриель устремил на суперинтенданта взгляд, полный восхищения.

— Я самолично за этим прослежу, монсеньор, — ответил Лебрен, понурив голову, — непременно прослежу.

42

Дом Франсуа д'Орбэ — пятница 11 марта, одиннадцать часов вечера

Франсуа д'Орбэ стоял у окна своего просторного кабинета, заложив за спину длинные жилистые руки, и смотрел, как снаружи по брусчатке барабанили крупные капли дождя. Стекавшие по стеклу водяные струи мешали ему разглядеть пустынный двор особняка, освещенный лишь парой ветрозащитных фонарей по обе стороны портала. Гость его запаздывал, но ожидание, как ни странно, не тревожило архитектора. Он вздохнул, отошел на середину комнаты и увидел в висевшем на стене зеркале собственное отражение. Лицо осунулось, черты огрубели. Франсуа д'Орбэ подошел ближе к зеркалу. «Неужели годы берут свое?» — с легкой грустью подумал он. Царившая в доме тишина, нарушаемая лишь дробным стуком дождя по крыше и окнам, успокаивала. Выйдя из комнаты, он прошел через гостиную и прихожую и в темноте направился в детскую — ощупью, слегка касаясь рукой стены. Отзвуки шагов по плиточному полу потревожили гувернантку — она приподнялась в кровати, стоявшей в передней. Махнув ладонью в знак того, чтобы она не вставала, д'Орбэ, не задерживаясь, прошел к двери в комнату, где спали маленький мальчик и маленькая девочка. Бледные лучи света, пробивавшиеся сквозь решетчатые ставни на окнах в сад, помогли ему оглядеться. Он остановился у изголовий двух кроваток, опустился на колени и подтянул детям одеяла до подбородка.

«Сколько раз, — подумал Франсуа д'Орбэ, — я стоял вот так и смотрел, как они спят»? Один раз — в Риме, другой — в Лондоне… Постоянно в разъездах, годы летели очень быстро, а груз на плечах становился все тяжелее. Ему приходилось все время от кого-то бежать и быть всегда настороже, опасаясь измены и воображая самое худшее. Господи, до чего ненасытна эта страсть! Сколько раз за последние десять лет ему удалось избежать темницы или смерти? Сколько раз он безрассудно рисковал, но так никогда и не открылся близким; даже жена не знала, куда уносили его мысли, когда он часы напролет пребывал в молчаливой задумчивости. «И все-таки мне повезло», — подумал он и на мгновение зажмурился, стараясь прогнать близкие образы, о которых вспомнил. Дети спали крепко. Франсуа д'Орбэ бережно приподнял вялую ручонку сына, осторожно взял деревянную лошадку, в обнимку с которой мальчик заснул, и положил игрушку рядом с кроваткой; потом убрал пряди волос со лба дочурки и с сожалением встал. Голос лакея отвлек его от созерцания. Остановившись в двери, слуга шепотом окликнул:

— Сударь! Сударь! Прибыл ваш гость.

Архитектор вздохнул и последовал за слугой. На пороге оглянулся, бросил на детей долгий взгляд и закрыл за собой дверь, стараясь, чтобы она ненароком не скрипнула.

* * *

Джакомо дель Сарто сидел у камина, поднеся руки к огню. На его лице играли отсветы пламени, подчеркивая бледный оттенок кожи. Его черный плащ, с которого вода капала на терракотовые плитки пола, висел рядом на стуле. Когда вошел д'Орбэ, он с досадой сказал:

— Не успел выйти из экипажа, как промок до нитки.

Дель Сарто поднялся и горячо обнял хозяина дома. Оба сели и стали молча ждать, когда лакей оставит их наедине.

— Итак, — продолжал гость, после того как за слугой закрылась дверь, — что происходит? Я выехал из Рима, как только получил твое письмо. Не думал увидеться с тобой так скоро после нашей последней встречи. Ты основательно меня напугал. Сам знаешь, я не люблю срочных дел.

Д'Орбэ вздохнул и принялся мешать угли.

— У меня не было другого выхода. Мне нужен твой совет, а времени собирать братьев не осталось. Да и не думаю, что сейчас это было бы благоразумно.

Нахмурившись, Джакомо наклонился вперед.

— Неужели все так серьезно?

— Увы, да. Последние дни творится что-то странное. В дело вмешались разные могущественные силы, которые стараются подавить друг друга… Но прежде знай: нашлись потерянные бумаги.

Гость, так и подскочив в кресле, вскричал:

— Что?.. Где?..

— Странная история. Кажется, наши опасения, притом самые серьезные за последние годы, оправдываются: бумаги, которые брат наш Андре, как ты знаешь, был вынужден бросить при побеге, попали в лапы Мазарини. К нашему счастью, прочесть их он не смог. Вскрыть код не удалось. Болезненная подозрительность Мазарини сыграла нам на руку, ведь он боялся только одного: поверить тайну кому бы то ни было — вдруг другие открыли бы ее раньше него… Словом, пес издох, так ничего и не узнав…

— Но бумаги, — прервал его дель Сарто, — как они выскользнули из когтей Мазарини, и у кого они теперь?

— Сейчас расскажу. Довольно забавная вышла с ними история. Какие-то сектанты решили поджечь дворец Мазарини и под прикрытием пожара что-то выкрали. Не скажу точно, на что они положили глаз, но знаю — они ненароком прихватили и наши бумаги, а потом потеряли, когда уносили ноги. Нашел бумаги один паренек, случай свел его с Фуке, и Никола взял его под свое крыло… Паренька я узнал сразу, как только увидел, хотя сначала даже не знал, как его зовут: он оказался вылитый отец.