Книга Андерсен - Шарль Левински

Может, в своей профессии он и дельный. Не мне судить. Я могу лишь наблюдать, как он управляется с компьютером, но у меня ещё не было случая проверить на практике мои догадки о способе действия этого прибора. Ведь они никогда не оставляют меня одного.

У него природа ведомого человека. Второй номер. Может, он и очень хороший второй номер – до тех пор, пока у него есть сильный ведущий. Он не ставит себе цели сам, но исправно функционирует, когда перед ним поставят задачу. Унтерофицерский материал. Коллегам симпатичен, потому что вместе с ними ругает начальство.

Внешне вполне годный. Если моё тело будет развиваться в этом направлении, меня это устроит. Арно мог бы выглядеть и лучше, если бы следил за собой. У него уже присутствует то, что моя мать называла начальственным брюшком. Она произносила это с почтением. Кто мог нагулять себе такое брюшко, тот, по её мнению, уже кое-чего достиг в этой жизни.

Вообще все люди, которых я вижу вокруг, заметно упитаннее, чем в моё время. Кажется, никто не страдает от недоедания. Но именно поэтому нельзя давать себе спуску. Тем более при сидячей работе. Я каждое утро бегал несколько километров – в любую погоду. И опять буду это делать.

Тёмные волосы. Надо лбом уже редеют. Посмотрим, унаследовал ли это мой организм.

Грудь сильно волосатая. Кажется, он этим горд, хотя по моему опыту это не является признаком особой мужественности.

На мой вкус одевается он слишком неряшливо. Судя по всему сейчас вообще не придают корректной одежде того значения, как тогда, но я думаю, что карьерное правило всё ещё имеет силу: определённого положения можешь добиться лишь в том случае, если выглядишь так, будто уже достиг этого положения.

У Арно есть два разных вида речи. Со своим другом Федерико он говорит громко и по-приятельски, они грубо перешучиваются и хохочут над этим. А в разговорах с Хелене я замечаю в его голосе некоторую осторожность. Думаю, он немного её боится. Когда они ссорятся, а это бывает не часто, он быстро уступает. Человек из второго ряда в строю, однозначно.

В обращении со мной вполне сносен. Никаких навязчивых ласк. Когда он меня одевает или подтирает, он делает это не очень ловко, но деловито, без лишних движений.

В целом же: по части родителей у меня могло бы обстоять и гораздо хуже.

138

И всё же. Тотальная зависимость от людей, которых ты не ценишь, трудно переносима.

Иногда я расписываю себе, как бы устроить так, чтобы покончить с этой жизнью. Очень утешительно знать, что такая возможность всегда есть.

Также, как и соображение, что всё у меня могло сложиться и гораздо хуже. Я в подробностях представляю себе, каково бы мне было оказаться не младенцем, а стариком. Сравнение напрашивается; у обоих одинаковые слабости. У обоих нет зубов, оба с трудом удерживают равновесие, находятся во власти своих выделений. Когда мой отец постарел и стал всё больше выпивать, от него постоянно воняло как от человека, пописывающего в штаны.

Решительная разница – и только она даёт мне силы всё это выдержать – состоит в том, что у младенца есть уверенность в улучшении положения. А у старика всё становится только хуже. Должно быть, ужасно понимать это. Если ещё способен понимать.

Старый Рёшляйн, у которого я брал уроки игры на скрипке, всего пару лет спустя после этого бродил по городу в домашних тапках и на ходу дирижировал оркестром, который мог слушать только в своей голове. За ним всегда шла стайка кривляющихся мальчишек, но он не замечал, что они над ним смеются.

Может быть, и я совсем недавно был глубоким стариком. Ведь я не знаю, до какого возраста дожил, будучи Андерсеном. Может, уже нуждался в сиделке, которая по утрам помогала мне встать с постели и одевала меня. Может, меня кормили и мыли посторонние.

Могло быть так, что природа нарочно так устроила? Чтобы старческая беспомощность была заодно и подготовкой к беспомощности очередного состояния младенчества?

Оставлю эти вопросы философам. Я же человек дела.

Стариковство со всеми его ужасами я расписываю себе лишь потому, что это примиряет меня с собственным положением. Потому что я знаю: в отличие от стариков я стану сильнее, больше, самостоятельнее.

У старика впереди лишь один карьерный шаг: могила. У ребёнка бесконечно много возможностей.

Для меня с самого начала всё яснее становилось, что я не навсегда приговорён беспомощно ползать. Я убедился, что снова смогу научиться ходить – и научился. Что мой рот снова будет способен формировать понятные слова. И этого осталось ждать недолго.

Я и сейчас уже могу много больше, чем позволяю заметить со стороны.

139

Обмануть их не составляет большого труда. В тюрьме для детей – они называют это «ясли» – они смастерили теорию, согласно которой я люблю лежать на газетной бумаге потому, что она напоминает мне мою постель. Придурки.

Им в голову не приходит, что это для меня единственная возможность читать газеты. А мне надо выяснить, что и как изменилось в мире с того дня, как я шагнул за ту дверь. Какие правила теперь действуют – по прошествии стольких лет. Как надо себя вести. Информация – это власть.

Об актуальных событиях я уже осведомлён. Арно любит, когда я льну к нему, сидящему перед телевизором. Он думает, что я делаю это из любви. Иногда там показывают исторические передачи, но его они, к сожалению, не интересуют. И мне не хватает больших отрезков, чтобы прокинуть дугу через последние шестьдесят лет. Конечно, было бы проще, если бы у меня была книга об этом, но единственная книжка, к которой у меня есть доступ – это дневник, который Арно держит в моей комнате. Я иногда его почитываю, когда они думают, что я сплю. Но больше я ничего не могу, как не мог бы и любой другой годовалый ребёнок. Поэтому я остаюсь маленьким мальчиком, который любит играть с газетной бумагой.

Траляля.

У меня нет выбора, что здесь читать. Моё чтение зависит от случая. От пищеварения двух идиотских морских свинок.

Большая часть того, что я нахожу, неинтересна. Иногда я целые дни не обнаруживаю ничего полезного. Ни одной детальки для мозаики, из которой сложилась бы осмысленная картина мира. Статьи про каких-то певцов или киноактёров, которые так и норовят перекрыть друг друга в смехотворности нарядов. Любовные похождения одного политика. Новости спорта.

Скудость информации вынуждает меня делать выводы из побочных мелочей. Например, я обратил внимание, сколь многочисленны объявления о средствах диеты, и из этого я заключаю, что положение с питанием в основном хорошее. Но я не знаю, действительно ли это для определённой местности или для всего мира.

Однажды мне попался целый разворот с кулинарными рецептами. Они возбудили во мне такой аппетит, что при мысли о том, что меня ждёт в реальности в очередную кормёжку, я расплакался.

Воспитательницы всегда испытывают облегчение, когда я плачу. А то им страшновато, что я делаю это поразительно мало. Мне следовало бы вспоминать об этом чаще. Хотя так или иначе им всё равно не додуматься до того, что я не совсем тот, кого они видят перед собой. На это им никогда не хватит ума.