Книга Воспитательные моменты. Как любить ребенка. Оставьте меня детям (Педагогические записи) - Януш Корчак
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Угроза:
«Получить хочешь? Нарываешься? Вот увидишь, пожалеешь еще. Эй, ты у меня заплачешь».
Пренебрежительное удвоение слов:
«Ладно, ладно… Да знаю, знаю… Погоди, погоди».
Мы заставляем ребенка бояться.
«Очень я тебя боюсь. Так я тебя и испугался! Ой-ой-ой, напугал!»
Любая собственность ребенка – спорная: ему нельзя отдать ее, не спросив разрешения, нельзя уничтожить, он обладает только правом пользования (тем больше он ценит безраздельную собственность).
– Твоя парта, твой стол?
– А вот мой. (Или: «Твой, что ли?»)
– Я первый сюда сел.
«Первый» занял место, начал здесь играть, начал копать.
Взрослые, охраняя собственный покой, очень поверхностно решают споры детей.
«Он ко мне пристал. Он первый начал. Я стою, ничего не делаю, а он…»
Интересна форма отрицательная:
«А я как не стукну его. А я как не побегу. А мы как не начнем смеяться!»
Содержание рассказа – шалости. Может быть, «не» – это эхо запретов?
«Помни, ты обещал. Дал слово. Нарушил слово».
Кто не сдержит обещания, тот свинья. Взрослые должны помнить об этом.
Богатый материал для исследований.
96. Ребенок, не окончательно разобщенный с бедняками, любит кухню, и любит не потому, что там есть чернослив и изюм, а потому, что там всегда что-то делается, когда в комнатах не делается ничего, любит кухню, потому что там интереснее сказки, потому что, кроме сказки, он услышит там еще и рассказ из настоящей жизни, да и сам что-нибудь расскажет, и его с интересом выслушают, потому что в кухне он человек, а не мопсик на атласной подушечке.
– Сказку, значить? Ага, ладушки. Так что же мне рассказать тебе? Ну, значит, вот как дело было. Сейчас, только вспомню, как оно все случилось.
Прежде чем начнется сказка, у ребенка есть время принять удобную позу, поправить одежду, откашляться, приготовиться к долгому слушанью.
– Вот, значит, идет она по лесу. А там темным-темно, ничего не видать: ни деревьев, ни зверей, ни камней. Темно, хоть глаз выколи. И уж так она боится, так боится. Перекрестилась раз, страх маленько и отступил, перекрестилась другой и идет себе дальше.
Я пробовал так рассказывать – это нелегко. У нас нет терпения, мы торопимся, мы не уважаем ни сказки, ни слушателя. Ребенок не поспевает за темпом нашего рассказа.
Может, умей мы так рассказать о полотне, которое делается из льна, ребенок не думал бы, что рубашки растут на деревьях, а в землю сеют пепел…
История из жизни:
– Встаю я утром, а у меня все в глазах двоится: смотрю на что-то одно, а вижу – два. Смотрю на печную трубу – две трубы, смотрю на стол – два стола. Знаю же, что один, а вижу два. Тру глаза – не помогает. А в голове стучит, стучит…
Ребенок ждет разгадки, и когда наконец произносится незнакомое слово «тиф», он уже подготовлен к восприятию неизвестного ему выражения.
– Доктор и говорит: тиф…
Пауза. Рассказчик отдыхает, отдыхает и слушатель.
– Стало быть, вот оно как, заболел я этим тифом.
И рассказ течет дальше.
Простая история о том, как в деревне жил крестьянин, который никаких собак не боялся, как он побился об заклад и пса, злющего, как волк, взял на руки и принес, будто теленка, превращается в эпос. А как на свадьбе один бабой переоделся и его никто не узнал… А как крестьянин украденного коня искал.
Может, будь мы более чуткими, на эстраде появился бы сказочник в зипуне, научил бы нас, как говорить с детьми, чтобы они слушали. Нам нужно всматриваться и вслушиваться, а мы предпочитаем запрещать.
97. Это правда?
Надо понять суть этого вопроса, который мы терпеть не можем, считая его лишним.
Если мама, если учительница сказала, значит, это правда. Ба, ребенок уже убедился, что каждый человек обладает лишь частицей знания, и, например, кучер знает о лошадях больше, чем даже отец. Дальше: не каждый ответит, даже если знает. Иногда им не хочется, иногда они пригибают правду до детского уровня, часто скрывают ее либо сознательно искажают.
Кроме знания, существует еще вера: один верит, другой нет, бабушка верит снам, мама – нет.
Кто прав?
Наконец, существует ложь в форме шутки и ложь, чтобы похвалиться.
– Правда, что Земля – шар?
Все говорят, что правда. Но если кто-то один скажет, что неправда, останется тень сомнения.
– Вы были в Италии, правда, что Италия похожа на сапог?
Ребенок хочет знать, видел ли ты это сам или знаешь от других, откуда ты знаешь. Хочет, чтобы ответы были короткими и уверенными, понятными, однозначными, серьезными и честными.
– Как термометр мерит температуру?
Один говорит: ртуть, другой: живое серебро (почему живое?), третий, что тела расширяются (а разве термометр – тело?), а четвертый: подрастешь – узнаешь.
Сказка об аисте оскорбляет и злит детей, как всякий шутливый ответ на серьезный вопрос типа: откуда берутся дети или почему собака лает на кошку.
«Не хотите говорить – не надо, не облегчайте мне работу, но зачем вы ставите мне палки в колеса, почему издеваетесь над тем, что я хочу знать?»
Ребенок, из мести товарищу, говорит:
– А я что-то знаю, но раз ты такой, не скажу.
Да, вот так: в наказание не скажет. Но взрослые-то за что его наказывают?
Я записал еще несколько детских вопросов:
«Этого никто на свете не знает? Этого нельзя знать? А кто это сказал? Все или только один? Так всегда бывает? Так должно быть?»
98. Можно ли!
Не разрешают, потому что грех, потому что вредно, потому что неприлично, потому что слишком мал, потому что не разрешают, и все тут.
И тут есть сомнительные и запутанные проблемы. Иной раз что-то оказывается вредным только потому, что мама сердита, иной раз что-то разрешат и маленькому, потому что отец в хорошем настроении или при гостях.
– Почему они запрещают, жалко им, что ли?
Счастье, что рекомендуемая теорией последовательность воспитания на практике невыполнима.
Потому что как вы хотите ввести ребенка в жизнь в уверенности, что все справедливо, разумно, правильно, обоснованно и неизменно? В теории воспитания мы забываем о том, что должны учить ребенка не только ценить правду, но и распознавать ложь, не только любить, но и ненавидеть, не только уважать, но и презирать, не только соглашаться, но и возмущаться, не только слушаться, но и бунтовать!
