Книга Безобразная Жанна - Кира Измайлова

– Я ее подниму да поставлю в экипаж, – прогудела Медда. Она пыталась накрасить себе глаза, как это делала Леата, но на колышущейся палубе проделать это было не так-то просто.

– Пропадете вы без меня, как есть пропадете… – Та горестно сложила руки у пышной груди.

– Ну так оставайся, – ухмыльнулся Рыжий и повернулся в профиль. – Ну что, тетушка Леата, годится?

– Сам тэшавар лучше не намотает, – проворчала она.

– Ты хотела сказать: главный постельничий тэшавара? – еще шире улыбнулся он. Шрам его уже не беспокоил. – Благодарю за комплимент! Так ты будешь с нами, а? Я и половины не запомнил из того, что ты наболтала, вдруг потребуется освежить знания?

– Мы заплатим, как ты и говорила, – правильно истолковала я его взгляд. – Что тебе стоит изобразить еще одну служанку? Ты всегда сможешь подсказать, что нам с Меддой делать, ты знаешь язык и обычаи… И ты сама говорила, что могла бы отправиться с нами!

– Ну хорошо, уговорили! – фыркнула Леата. – Хоть при дворе побываю на старости лет… А то августейшие особы ко мне наведывались, бывало дело, а чтоб сама я к ним – такого не случалось!

– Это кто же тебе визиты наносил? – сощурился вдруг Рыжий.

– Его величество, не нынешний, а батюшка госпожи, – серьезно ответила она. – Уже после того, как ее величество скончалась. Бывал, да, нечасто, но бывал. И больше поговорить любил, чем того-этого…

– А о чем? – спросила я.

– Ну, о чем обычно толкуют мужики в возрасте? – Леата вздохнула. – Жена померла, а вдругорядь жениться он не хотел, шибко ее любил. Ее и лапочек-дочек, особенно старшую, наследницу. Сына-то ему Создатель не дал, ну так… Скорее бы, говаривал, выросла дочка, замужем будет как за каменной стеной. Уж такой жених у нее славный, жизнь за нее готов отдать, и он ей по нраву, все время вместе…

Я отвернулась к борту, совсем как Ян. Рыжий в два шага миновал разделяющее нас пространство и взял меня за плечи, а я обеими руками схватилась за его ладонь. Так было не настолько больно.

– Но ты сказала – «особы», – негромко произнес он. – Кто еще у тебя бывал?

– Да те же шонгорские тэши, они же, считай, через одного родня тэшавару. А однажды… – тут Леата помолчала, – Рикардо все-таки случился. Тогда еще принц. После него девица чуть в петлю не полезла… И не потому, что он калека, и не таких принимали. Был у одной завсегдатай – капитан с боевого корабля, отставной. Без руки, без ноги, весь в рубцах, одноглазый вдобавок… ничего, лучшим гостем его почитала. Правда, – добавила она справедливости ради, – весь дом подскакивал от его: «С левого борта – огонь!» Потом она, как постарилась, к нему экономкой ушла, он одинокий был. Так и живет, не жалуется… Вроде бы он даже женился на ней, а если и нет, все равно не так уж плохо.

– Так что произошло с той девицей-то? – напомнил Рыжий.

– Не говорила она, – покачала головой Леата. – Чуть спросишь – в слезы! Упросила меня отдать ее куда угодно, только бы подальше от столицы… А что с нее такой проку? Отдала… Сама-то девка жива-здорова, только дитя скинула. Может, даже от него, от Рикардо, по сроку так и выходило… А он больше у нас не появлялся.

– Может, обычные люди вовсе не могут выдержать… этого? – шепнула я, а Рыжий кивнул.

– Рикардо мог проверить перед тем, как отправиться на охоту… на королевскую дичь, – сказал он. – И не раз. Этой женщине еще повезло, что выжила.

– Зачем же он?..

– Просто убедиться, что нужна не абы какая кровь, а только королевская, – ответил Рыжий. – Вдруг бы не потребовалось устраивать эту многоходовую игру, обошелся бы какой-нибудь крестьянкой или продажной девкой… Не получилось.

– Сколько же их было? – вслух подумала я и сама себе ответила: – Сколько бы ни было, гореть ему до скончания времен, не сгорая, за всех этих несчастных… До тех пор, пока Стрела не сорвется с тетивы Всадника и не пронзит неведомое чудовище…

– О чем ты, хозяйка? – легонько встряхнул меня Рыжий.

– Вспомнила легенду, которую рассказывал мне Саннежи, – ответила я, взглянула на небо и нашла взглядом созвездие: уже стемнело достаточно, чтобы можно было его рассмотреть. – Вон он, Всадник. И Стрела. Видишь треугольник? Это Наконечник Стрелы. А в кого целится Всадник, никто не увидит до конца этого мира. Хотя, наверно, тогда уже некому будет смотреть на это…

– Надо же, а у шонгори это Охотник и его Кречет, – проговорил он мне на ухо, и я вздрогнула. Кречет, не ястреб, но… – Птица поймает кого-то, когда взлетит с руки хозяина. А кого – неведомо. Странная штука эти легенды: вроде бы говорят об одном и том же, а детали разнятся!

– А у моряков это Рыбак и Гарпун, – встрял Клешнявый, выбравшись на палубу. – Но суть та же самая: до скончания веков Рыбак будет преследовать добычу по морю звезд… то ли белую акулу, то ли еще кого, по-разному говорят. Ну а когда он метнет Гарпун и попадет в нее – тут и миру конец! Вот так, – зевнул он и добавил: – Идите уж спать, господа хорошие, на рассвете прибудем в порт, а там, Рыжий, ты сам объясняться будешь, я тут вроде как лоцман, а ты хозяин, тебе и языком чесать…

– Верно. Идем, провожу, – сказал тот и повторил, помогая мне спуститься в каюту: – Идем. Не бойся, мне самому страшно до смерти. Я не знаю, что нас ждет впереди.

– Ты привел нас к этому берегу, – ответила я, развернувшись в узком проходе. – На это не каждый способен. Рыжий… спасибо тебе.

Он отшатнулся, когда я, привстав на цыпочки, коснулась губами его щеки, недавно зажившего шрама, и сказал неожиданно холодно и резко:

– А вот такого не нужно. Я не ради твоих поцелуев это делаю.

– А ради чего же? – сощурилась я.

– Должен, – обронил Рыжий и ушел, не попрощавшись.

Что именно должен, кому должен? Вопросы эти так и остались без ответа…

Глава 9

Рыжий оказался прав: я не узнала столицу. Наш славный город всегда славился чистотой, а квартальные старшины соревновались между собой, у кого мостовая лучше прибрана, фасады домов чище и краше, а уж хозяюшки – те старались вовсю! Не помню такого, чтобы даже на окраинах не было подметено у каждой калитки, у каждого крыльца, а в палисадниках и в ящиках на подоконниках, в подвешенных где попало корзинах не росли бы пускай простые, но яркие цветы. Всегда и везде, где находился хоть клочок земли, красовались рослые пышные мальвы и «золотые шары», искрились нарядные бархатцы, выглядывали из щелей между камнями маргаритки и незабудки, вились по заборам белые, розовые и голубые вьюнки, плющ и дикий виноград, улыбались солнцу ромашки и разноцветные фиалки, возле домов побогаче благоухали лилии и красовались розы…

Ничего этого не было и в помине. Рябины горели кострами, но не так, как обычно: просто листья порыжели и скукожились от летней жары, а всегда такие нарядные по осени гроздья ягод сморщились от недостатка влаги, не успев дозреть. То же было и с калиной: ее плоды багровели, будто застарелые незаживающие раны, на фоне каменных стен. Черная же рябина выглядела и вовсе жутко: темные гроздья на фоне алых листьев выглядели будто мухи на кусках мяса… О яблонях и говорить нечего – они стояли совсем голые, черные, будто не осень на дворе, а глубокая зима, а яблоки осыпались еще летом, не успев даже налиться!