Книга Амурский плацдарм Ерофея Хабарова - Михаил Старчиков
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вас поселят в одном из дворцовых зданий! – продолжил Вербиест. – Там вы отдохнёте с дороги и утолите голод. О времени аудиенции с императором вас уведомят позже!
Обещанной встречи с Сюанье послам пришлось ждать почти две недели. Однажды иезуит пришёл к Милеску в сопровождении важного пожилого мужчины.
– Это князь Сонготу, первый министр! – с уважением указал на него Вербиест. – Он говорит, что готов получить послание Белого царя и подарки для передачи их правителю Поднебесной!
– Нет, так не пойдёт! – наотрез отказался русский дипломат. – Я лично должен вручить ему и то и другое!
Ожидавший примерно такого ответа иезуит нисколько не удивился услышанному. Он что-то сказал Сонготу по-китайски, и тот поспешил покинуть их.
– Видите ли, мой друг, это странная особенность здешнего правителя! – заметил Вербиест после ухода первого министра. – Он считает себя центром вселенной, а всех остальных государей не более чем своими слугами! Привезённые вами подарки он наверняка назовёт данью! Кроме того, вручая их, вам следует сделать низкий поклон под названием кэтоу!
– Что он собой представляет?
– Стоя на коленях перед монаршей особой, вы будете должны трижды коснуться лбом пола! При этом специально обученный слуга императора должен возложить на вашу спину плётку как символ данника!
В возмущении разведя руками, Милеску даже не сразу нашёлся, что сказать дальше.
– Негоже послу царя и великого государя Алексея Михайловича лбом полы обивать! – с негодованием заметил молдавский дворянин. – Я приехал договариваться с Сюанье о дружбе с русским царём, а не о принятии в его подданство!
Немного подумав, хитрый иезуит, в совершенстве овладевший местным дипломатическим протоколом, предложил иной вариант.
– Вы передадите письмо и подарки на колае![17] – всплеснул он руками, сложив на округлом животике. – Император при этом находится за специальной занавеской, и делать поклоны необязательно!
Всё прошло именно так, как было предложено, и первое знакомство Спафария с императором благополучно состоялось. Через полупрозрачную ткань посол увидел сидевшего на мягкой подушке молодого человека с умным и высокомерным лицом.
Следующий раз он встретился с правителем Поднебесной на чайной церемонии, куда были приглашены самые влиятельные чиновники и царедворцы. Понимая важность приёма, Спафарий намеренно надел заранее приготовленную мантию из богато изукрашенной золотым и серебряным шитьём парчи, отороченной соболем.
«Я должен произвести на всех особенное впечатление! – думал он. – На Востоке людей встречают именно по одежде! Глядя на меня, китайцы должны осознать величие своего западного соседа!»
На церемонии китайцы просто глаз не сводили с роскошного убранства российского дипломата. В их глазах он прочёл целую гамму человеческих чувств: и восторг, и зависть, и даже некоторую долю с трудом скрываемого уважения. Обращаясь к Милеску, император что-то сказал, указывая на полного мужчину в шёлковом халате.
– Это придворный живописец Сю! – с улыбкой перевёл Вербиест его слова. – Правитель хочет, чтобы он написал ваш портрет на память именно в этой мантии!
Было уже темно, когда русский посол в сопровождении главы иезуитской миссии покинул императорский дворец.
– Вы хороший человек! – сказал бельгиец на прощание, пожимая руку своему спутнику. – Нечасто мне приходилось встречать людей, которым я мог бы сказать то же самое. С сегодняшнего дня можете называть меня просто Фердинанд.
– А вы меня – просто Николае! – искренно ответил ему молдавский дворянин. – Мне очень хотелось бы надеяться, что, покидая Пекин, я оставлю в нём не только блистательного советника правителя Поднебесной, но и доброго друга!
Время текло незаметно, как песок сквозь пальцы, и недавние «воровские люди» всерьёз обосновались в заброшенном остроге. С самого начала Никифор Черниговский завёл в Албазине строгие порядки, чтоб ни один крючкотвор не подкопался.
– Ясак учёта требует! – объявил он однажды на казачьем круге. – Потому нужно нам печать завести да книги ясачные!
Не откладывая дела в долгий ящик, в Нерчинск был снаряжён Ивашка Перелешин, который и привёз оттуда три увесистых фолианта с пергаментными страницами и круглую печатку.
– Всё, как ты говорил! – похвалился он атаману. – Лучший кузнец печатку отливал! На одной стороне – соболь стоячий, а поперёк него по груди лук с тетивою! С оборота написано, что это Албазинского острога государева печать!
С удовольствием взяв в руки увесистый «кругляшок», Черниговский продел в его ушко кожаный ремешок. Повесив печатку на шею, он, слюнявя палец, перелистал несколько чистых страниц в одной из ясачных книг.
– Будешь ты у меня теперь писарем! – сказал он Перелишину, хлопнув по плечу. – Станешь учёт вести шкурок собранных, в тюки их складывать да в Нерчинск пересылать! А чтоб наш ясак отдельно от тамошнего в Москву шёл, мы его этой самой печатью помечать будем!
Спустя пять лет бегства на край земли все воспринимали бывшего пятидесятника как приказного человека, хоть и царским указом не назначенного. Вновь прибывавшие в острог поражались происшедшим в нём изменениям. Небольшая крепостца обзавелась тремя башнями в заплоте, приказной избой, казармами и караульней.
При попечительстве монаха Гермогена возле острога возвели часовенку Николая Чудотворца, за крепостными стенами – часовню в честь Воскресения Господня.
– Эх, и молодец ты, Никифор! – однажды не выдержал Микулка Пан, обычно скупой на похвалу. – При тебе Албазин стал настоящим острогом, не в пример некоторым воеводам!
Однако неспокойно было на душе у атамана, потому как по всем бумагам государевым за ним числилась смерть Лаврентия Обухова. В Москве хотя и принимали отправленный пятидесятником ясак, однако ни о каком прощении прежних грехов речи не заводили…
«Аки вор в глуши прячусь! – думал иногда Черниговский бессонными ночами. – Одной ногой на этом свете, другой – на том… До сих пор ждёт плаха головушек наших окаянных…»
Все его сыновья по-прежнему томились за тюремными стенами, уже не надеясь на вызволение. Что-то надо было делать, но посылать царю челобитную атаман пока не отваживался. Как обычно и бывает в жизни, всё решил простой случай…
По осени направил Никифор к солонам партию казаков для сбора ясака. Старшим в ней пошёл тот самый Матвей Максимов, убийца илимского воеводы. Хотя был он мужиком смекалистым, не очень-то доверял ему Черниговский.
«Себе на уме этот Матвейка! – быстро определился атаман с его сущностью. – Ясак собирает мастерски, однако в опасный час нож в спину запросто всадить может!»
Поэтому переводчиком в партию он определил Калгу, того самого тунгуса, что когда-то в плен к казакам попал. Прижился этот лесной человек в остроге и даже семью перевёз за его надёжные стены.
