Книга До последнего мига - Валерий Поволяев

У Батманова всегда были хорошие собаки. В большинстве своём — полукровки: умные, добычливые, проворные, не боящиеся ни воды, ни пурги, ни выстрелов над ухом, ни волков с медведями…

Конечно, главное — воспитание собаки. От того, как она будет воспитана, и зависит, будет хозяин сыт, либо придётся ему перебиваться с воды на квас, а затем с кваса на воду, тем и ограничиваться… Хорошая собака — это хорошая собака. Батманов даже считал, что хорошая собака — это больше, чем хорошая жена в доме.

Последнего своего пса Батманов тоже назвал Рексом.

Появился у него Рекс случайно. Сосед, который маялся болями в пояснице и суставах — скручивало его не в три погибели, а в шесть-семь погибелей, он даже на человека переставал походить, — страдал он и другими хворями, требующими лечения, поэтому выколотил себе как ветеран соответствующую путёвку и отправился лечиться на сероводородные грязи.

Собаку же свою, здоровенную суку Альму — полуовчарку-полуневесть что с отмороженными ушами, оставил у своего приятеля, Жоры Хренкова, человека шумного, беззлобного, знатного выпивохи и такого же знатного охотника.

Хренкову было всё равно, что пить и на кого охотиться. Пить он мог всё, что горело и имело градусы, начиная с керосина и соляной кислоты (говорят, однажды оно так и получилось, он перепутал паяльную соляную кислоту с ядрёным огуречным рассолом и чуть было не отхлебнул из бутылки, но вовремя обжёгся соляным духом и отдёрнул голову), кончая самогонкой, которая полыхает, как порох — в режиме взрыва… Охотиться Жора Хренков тоже мог на кого угодно — ему было всё равно, в кого стрелять, в воробья или в медведя — от его разящих выстрелов не спасался никто.

В один из дней Хренков решил устроить себе праздник, достал большую бутыль с самогонкой-порохом и загулял.

Альма, видя такое дело, тоже решила загулять — у неё случилась течка, самое милое для суки состояние, плюс ко всему она осталась без всякого присмотра-окорота. Хор-рошо! Альма перепрыгнула через невысокий забор хренковской усадьбы и очутилась на вольной деревенской улице…

А кобелей тут, кобелей…

В результате у неё появилось семеро симпатичных кутят. Кутятами в здешних местах зовут щенков. Сосед, когда вернулся со своих грязей — они ему так и не помогли, более того, скрючили ещё хуже, — кричал на Хренкова: «Что же ты сделал, стервец, ты мне сгубил суку… Породу охотничью сгубил!» Но кричи, не кричи — проку от этих криков всё равно никакого: дело-то сделано… Хренков, выпучив глаза и по-тараканьи шевеля своими светлыми прямыми усами, оправдывался, словно бы сам залудил Альме семерых щенят, но потом оправдываться ему стало невмоготу, чаша переполнилась и он что было силы рявкнул на своего приятеля:

— Если ты сейчас не заткнёшься, я тебе в башке из дробовика пару дыр сделаю! Понял? Чтобы ветер получше продувал твою дурную голову. Со свистом. Понял?

Только тогда лавина обвинений пошла на спад: сосед понял, что он переборщил, как в игре в «очко», где вместо «21» выпало «22». В конце концов, что такое семь кутят? Мура, их можно утопить — и дело с концом. Но Альма была настоящей охотничьей собакой, добытчицей, а потомство собак-добытчиц топить не положено.

Сосед начал пристраивать кутят: шестерых пристроил, а на седьмом, самом замухрышистом, кривоногом, с висячим задом и глазёнками, которые никак не могли прорезаться, заколотило. Никто не хотел брать его, хоть плачь… Сосед хотел отнести кутёнка на реку Малую Бетью и бросить в быстрину, но Батманов удержал его тяжёлой рукой:

— Не надо!

Сосед вздёрнул вопросительно брови, почесал пальцем правый висок.

— Чего так? Иль жалко сделалось?

— Жалко, — не стал отрицать Батманов. — Я его возьму у тебя.

Сосед обрадовался этому обстоятельству, оживлённо потёр руки:

— Это дело требуется взбрызнуть!

— Взбрызнем, — согласно кивнул Батманов, — иначе собака нюха иметь не будет, — он приподнял кутёнка, посмотрел ему под пузцо: — Интересно, кто это хоть есть, кобелёк или сучка?

Кутёнок оказался кобельком и получил традиционное имя — Рекс.

Прошло полтора года. Рекс превратился в сильного крупного пса с гладкой шестью и стоячими овчарочьими ушами. Хозяину был предан так, что Батманов, много повидавши собак на своём веку, удивлялся: редкостной преданности пёс! Откуда только это у него — непонятно.

Жил Батманов один, жены у него не было — соблазнилась залётным штурманом и его красивой формой с блестящими пуговицами и отбыла с ним в далёкие края, Батманов поначалу расклеился было, но потом взял себя в руки и выплеснул думы о жене из головы, словно помои, как больно это ни было; долгие зимние вечера коротать в одиночку было непросто, иногда тоска подпирала так, что хотелось выть волком, единственное, что спасало — ощущение, что рядом находится ещё одно живое существо, верный пёс, и тоска, люто ухватившая своими щупальцами за горло, потихоньку отступала от Батманова, отползала назад… Может, в эти тяжёлые вечера и ночи пёс и привязался к Батманову так, что готов был отдать за него жизнь?

Кто знает, может, и так.

Работы в северных сёлах особой нет — её и раньше было не так много, люди перебивались тем, что занимались своими делами, хозяйством, домом, охотой, а сейчас не стало вовсе, поэтому когда Батманову предложили стеречь перевалочную базу золотоискательской артели, собиравшейся осесть в Хальмерью, он согласился не раздумывая — всё хоть какая-то копейка будет шевелиться в кармане…

Перевалочная база состояла из пяти жилых домиков, бани и склада, по самую крышу набитого разными нужными в старательском промысле товарами, домики вытянулись в живописную цепочку на берегу Кожима — неспокойной рыбной реки. Впрочем, в сухую летнюю пору река бывала довольно мирной, но стоило только где-нибудь в старых уральских хребтах высыпать дождичку, как река вспухала, будто на дрожжах, делалась бешенной, выворачивала с корнями деревья и выламывала у берегов огромные куски вместе с кустами.

Невдалеке, километрах в пяти от базы, — а пять километров по таёжным северным меркам это тьфу, сущий пустяк, — был проложен зимник, он же был и летником — летней дорогой, с небольшими отклонениями, десятка в три километров примерно, летники всегда бывают длиннее зимников, поскольку надо обходить опасные сырые пади и гибельные болотные места, где машина может увязнуть навсегда, зимой же, когда земля промерзает и делается твёрдой, как камень, дорога в таких местах спрямляется, — водители её сами спрямляют, не спрашивая на это никакого разрешения… С дороги этой к базе могли, конечно, свернуть какие-нибудь лихоимцы, но Батманов этого не боялся — у него имелось ружьё, хорошее пятизарядное охотничье ружьё, а стрелять он умел не хуже Жоры Хренкова, даже лучше — никто из залётных лихоимцев стрелять так не мог.

В охоте Батманов был удачлив — утки и тетерева сами налетали на него, козы и дикие олени сами набегали на выстрел, в Кожиме было полно рыбы, так что он жил — не тужил и честно исполнял свою рабочую повинность.